— Друзья, — слабым голосом проговорил целитель, — я просто… просто устал от всего гораздо сильнее, чем мог ожидать. Я слишком долго скрывался, прятался и терпел. Дайте мне хоть немного времени.

Квартирмейстер хлопнул его по руке.

— Ну, это как раз довольно просто. Лично я предпочел бы передать дело спасения Дарсара от гибели кому-нибудь другому. Или, может, лучше отложить его на месяц-другой, а теперь отправиться куда-нибудь, где хлебают пиво из глиняных кружек и где вряд ли найдется могущественный маг, стремящийся предать меня мучительной смерти только ради того, чтобы заполучить какой-то булыжник.

Когда они уже спускались с крыши по рассохшейся скрипучей лестнице, Сараспер кивнул.

— Вероятно, будет лучше всего, если мы забьемся в какую-нибудь глубокую нору и постараемся при помощи магии как следует осмотреть всю страну, прежде чем отправимся на поиски другого Дваера.

— Я согласна, — откликнулась Эмбра. — Я была бы просто счастлива, если бы мы оказались где-нибудь подальше от Аглирты, а то тут уж слишком много солдат и волшебников, которые мечутся, словно разъяренные пчелы вокруг разбитого улья.

Она не сказала больше ни слова, пока они не разместились в своем номере, где стояла огромная бадья, полная горячей воды, чтобы как следует помыться, и множество бутылок с холодным вином. Там девушка спокойно стянула сапоги, скинула одежду вместе со своим волшебным обличьем, подняла с пола бутыль с вином и спросила:

— Ну, чего вы все ждете?

Трое мужчин сочли за лучшее промолчать. Но ни от одного из них не укрылось, что Эмбра, даже раздевшись догола, продолжала крепко сжимать в руке Камень Жизни.

— Ну? — Барон Иткламмерт Кардасса откинулся на своем резном троне и с чуть заметной неприветливой улыбкой на устах окинул взглядом своих советников. — Я жду. Есть хоть у одного из вас какие-нибудь новые блестящие расчеты, указывающие на местонахождение Дваериндима?

Баретос и Убунтер смущенно поежились под пристальным холодным взглядом барона. Все баронство Кардасса гудело от слухов насчет грандиозного сражения волшебников в диких лесах. Больше того, жрецы Троих по всей Долине объявили во всеуслышание с алтарей, что один из Камней, составляющих Дваериндим, найден и пробужден к жизни.

Трое людей, глядевших друг на друга через огромный стол барона Кардассы, знали кое-что еще: два отряда, составленных из лучших воинов баронства, отправились туда, где, по словам Баретоса и Убунтера, должен был находиться Камень, понесли большие расходы, чтобы найти в тех местах и нанять волшебников. Они долго и тщательно искали — и не нашли ни малейшего признака того, что Камень хоть когда-нибудь там находился.

Два советника быстро взглянули друг на друга, не сочли, судя по всему, увиденное достойным внимания и поспешно отвели взоры. Баретос уставился на свое собственное отражение в отполированной до зеркального блеска столешнице, а Убунтер перевел взгляд на ближайшее к нему изображение вороны с огненными крыльями — на стенах зала были во множестве развешаны изображения герба Кардассы. Ни один, ни другой не решались поднять глаза на выстроившихся вдоль стен придворных стражников в сверкающих доспехах.

— Я уверен, что вам, моим приближенным и доверенным советникам, известно, — продолжал барон очень любезным, но от этого еще более ледяным тоном, — что недавно я нанял нового придворного волшебника. Вы, возможно, подозревали и то, что он по моему приказу внимательно следил за происходящим. По большей части он наблюдал за волшебниками, участвовавшими в поисках, и часто делал это очень подолгу. Он не увидел ничего — да, ничего! — из чего можно было бы заключить, что кто-то из них нашел Камень и скрыл это. Больше того, ни тот ни другой с тех нор никуда не уходили из своих жилищ, в том числе и в те места, о которых вы с такой уверенностью мне рассказывали, и не предпринимали своих собственных поисков.

Барон Кардасса негромко побарабанил пальцами по столу, взял кубок с вином и продолжил все тем же ровным тоном:

— Все это обошлось казне Кардассы в шестьдесят с лишним… если быть точным, то в шестьдесят две тысячи триста двенадцать золотых телверов. Есть ли у двоих моих самых доверенных и знающих советников хоть какие-то мысли о том, каким образом они смогут возместить эти потери до следующей весны? Если к тому времени сумма не будет возмещена полностью, эти никчемные людишки будут проданы работорговцам с далекого юга, чтобы получить назад хотя бы несколько монет.

Убунтер и Баретос снова переглянулись, но, как и в первый раз, не нашли утешения в облике друг друга и одинаковом испуге, написанном на лицах, и подавленно прижались к спинкам кресел.

Иткламмерт Кардасса сделал небольшой глоток, поставил кубок на стол и величественно произнес:

— Идите и подумайте!

После этого он сделал чуть заметное движение рукой. Двое стражников отлепились от стены, грубо вздернули стариков на ноги и выволокли их из баронского тронного зала.

Небольшой стеклянный шар медленно вылетел из коробки, повис в воздухе и, негромко зазвенев, начал плавно вращаться вокруг своей оси. Ингрил улыбнулся. Прекрасная вещь, которой никогда не касались ничьи руки, кроме его собственных…

Когда в глубине шара послушно появилась сцена, разворачивавшаяся в той самой комнате, которую он искал, — свечи, несколько тел, шевелившихся в огромной постели, — Повелитель Заклинаний завел негромкое песнопение.

В шаре промелькнул кнут, раздался громкий рыдающий вопль. Он попал как раз вовремя. О да! Сегодня он наслаждался этим зрелищем в последний раз.

Снова свистнул кнут, послышался долгий надрывный вопль. Затем до слуха Ингрила Амбелтера донеслись многоголосые слезные мольбы, и он наклонился вперед, чтобы лучше видеть, как будет действовать его волшебство.

Прежде всего оно должно было сказаться на Саринте: именно она сейчас рыдала под ударами баронской плети. Руки у нее не были связаны, она отчаянно цеплялась за мягкие шкуры, покрывавшие постель. При каждом ударе ее пальцы сжимались и непроизвольно подтягивали к себе меховое одеяло. Фаерод Серебряное Древо гневался на нее, на вкус, оставшийся во рту после выпитого вина, на своих живых и погибших магов, на свою непокорную дочь, но больше всего на то, что стонавшая под ударами его плети женщина так и не желала сломиться и начать униженные мольбы.

Поэтому он разодрал на ней платье, обнажив спину, и лупил плеткой так, что кровавые брызги разлетались во все стороны. Саринта громко кричала, но мех, в который она уткнулась лицом, заглушал ее вопли. Остальные баронские наложницы в страхе жались к стенам, с ненавистью глядя на своего жестокого повелителя. Они точно знали: когда Саринта лишится чувств и смолкнет, он возьмется за кого-то из них. Несчастная жертва больше походила на мясную тушу на кухне, чем на юную женщину, призванную возбуждать и дарить удовольствие. Барон рычал, глядя на нее снизу вверх, как будто был разъяренным львом, разрывающим жертву когтями, а не голым немолодым человеком с торчащей вперед возбужденной мужской плотью.