«Война может начаться в ближайшие дни», — сделал вывод нарком ВМФ и по собственной инициативе «с учебной целью» 16 июня 1941 года перевел Балтийский флот в готовность № 2. Черноморский флот, закончив учения 20 июня, так и остался в повышенной готовности 21 июня, во второй половине дня. Вероятность близкого начала войны признал и Сталин. Он приказал задержать на рабочих местах секретарей райкомов и запретить им выезжать из столицы. «Возможно нападение немцев», — предупредил он секретаря Московского городского комитета партии А. С. Щербакова.

Вечером того же дня С. К. Тимошенко и Г. К. Жуков убедили Сталина отдать войскам приграничных округов директиву о приведении сил в боевую готовность, хотя и с существенными ограничениями. Флота она не касалась: ведь адмирал Кузнецов подчинялся лишь Сталину.

Тем не менее в 0 часов 20 минут 22 июня узлы связи всех флотов получили телеграмму: «Оперативная готовность № 1 немедленно. Кузнецов». А затем нарком лично продублировал указания штабам и командующим открытым текстом по телефону. Да, грубое нарушение правил скрытого управления, но время не терпит...

В 3.15 ночи последовал доклад командующего Черноморским флотом вице-адмирала Ф. С. Октябрьского о воздушном налете противника и ответном огне зенитной артиллерии. Николай Герасимович немедленно сообщил об этом маршалу С. К. Тимошенко. Тот, видимо, не поверил и повесил трубку. Тогда адмирал Кузнецов приказал срочно передать флотам официальное извещение о начале войны и отражении ударов противника. Второго Порт-Артура не будет!

Шквальный огонь надежно прикрыл воздушные подступы к военно-морским базам. Флот оказался единственным видом Вооруженных сил, встретившим врага организованным сопротивлением. В тот день не был потерян ни один корабль, ни один самолет морской авиации! Напротив, истребители только Черноморского флота сбили 5 бомбардировщиков противника, а следующей ночью летчики приступили к нанесению ударов по территории Румынии. Но вот среди торговых судов потери были, и немалые.

Незадолго до рокового дня нарком ВМФ обратил внимание на массовый и почти одновременный выход немецких пароходов из советских портов. Он тут же предложил вывести советские транспорты из портов Германии, но Сталин отказался, объяснив, что «все наши враги и ложные друзья пытаются стравить нас с Гитлером в своих интересах». В результате противнику достались 40 советских пароходов, а 900 моряков оказались в плену...

Сразу же с началом войны адмирал Кузнецов приказал выставить минные заграждения в соответствии с ранее утвержденными планами. Эффективность советских мин подтвердил гитлеровский гросс-адмирал Ре- дер. Он писал: «Много судов нарвались на мины на южном краю заграждений в Балтийском море, что повлекло за собой большие потери в людях и технике». А в сентябре на мине подорвался и затонул финский броненосец береговой обороны «Ильмаринен», после чего попытки обстреливать советские укрепления на полуострове Ханко с моря прекратились.

Но если целесообразность минных заграждений на Балтике была очевидна, то от кого же собирались защищаться при помощи мин на море Черном? Неужели от единственной подводной лодки Румынии? Стоило ли затруднять собственное судоходство, тем более что на этих минах подорвались несколько советских кораблей и судов?

Не все так просто. Опыт Первой мировой войны говорил, что внезапное вступление Турции в войну на стороне Германии способно существенно осложнить обстановку как на суше, так и на море. Еще не были забыты дерзкие набеги на важные объекты черноморского побережья России германских быстроходных крейсеров «Гебен» и «Бреслау», ходивших под турецким флагом.

А в 1941 году выступление Турции на стороне фашистского блока означало немедленное появление в Черном море итальянских тяжелых крейсеров и линкоров! Надежно прикрытые германской авиацией от ударов британского флота, они вполне могли беспрепятственно миновать проливы, а затем оказать серьезное влияние на ход боевых действий на всем приморском направлении.

К счастью, правительство Турции извлекло уроки из прошлого и заняло выжидательную позицию, но военачальник должен учитывать и худший вариант развития событий. Вот почему постановка пассивных минных заграждений была целесообразной и вполне оправданной.

Третий день войны порадовал успехом Дунайской флотилии. Отразив атаки противника, ее моряки сами перешли в наступление, высадили десант в районе Килийского горла и совместно с 14-м армейским корпусом овладели румынским побережьем на протяжении 70 километров. Первый десант начавшейся войны и сразу удачный.

Но общее ухудшение стратегической обстановки не могло не сказаться на флоте. При эвакуации героически оборонявшейся передовой военно-морской базы Либава были потеряны эсминец и пять бывших там на ремонте подводных лодок — их взорвали экипажи, чтобы они не достались врагу. Еще одну подводную лодку потопили торпедные катера противника. Кроме того, погибли четыре вспомогательных и транспортных судна, утрачено много ценного имущества...

Главная угроза флоту нависла со стороны суши, где никакой обороны предвоенными планами даже не предусматривалось. Ведь проект Полевого устава РККА 1939 года гласил: «Если враг навяжет нам войну, рабоче-крестьянская Красная армия будет самой нападающей из всех когда-либо нападавших армий. Войну мы будем вести наступательно, перенеся ее на территорию противника...» Теперь оборону приходилось создавать с нуля, буквально на ходу решая сложные вопросы взаимодействия с сухопутными войсками и авиацией.

12 июля Николая Герасимовича срочно вызвали в Кремль: ему предстояло участвовать в заключительном соглашении между правительствами СССР и Великобритании о совместных действиях в войне. К этому времени Сталин уже провел длительные беседы с английским послом Стаффордом Криппсом, а в Москву прибыли представители британской военной миссии.

Благодаря отличному знанию адмиралом Кузнецовым состояния дел вопросы, касавшиеся флота, решили быстро. Вскоре его подпись появилась на итоговом документе рядом с подписью маршала Б. М. Шапошникова и самого Верховного главнокомандующего. А 28 июля в устье Северной Двины приводнилась летающая лодка «Каталина», чью хвостовую кабину стрелка занимал личный посланник президента США Гарри Гопкинс.

Встреча и проводы важного гостя были поручены адмиралу Кузнецову. Обед на яхте командующего Беломорской флотилией произвел на утомленного почти 20-часовым перелетом Гопкинса весьма благоприятное впечатление. Дальше — полет в Москву, решение вопросов о размерах помощи СССР и путях ее доставки.

Работали напряженно. Американца интересовали возможности портов и порядок проводки транспортов, а наркома ВМФ — современные радиолокационные и гидроакустические станции союзников. Ведь британский флот еще во время Первой мировой войны приобрел уникальный опыт борьбы с подводными лодками. А еще хотелось получить средства против магнитных мин, куда более коварных, чем обычные, якорные. Они уже доставили немало бед в акватории Севастополя, но британская сторона не спешила делиться секретами. Пришлось обратиться к ученым Ленинградского физико-технического института. На Черноморский флот прибыла специальная группа во главе с И. В. Курчатовым и А. П. Александровым. С риском для жизни они раскрыли тайну оружия врага и разработали надежную защиту методом размагничивания корабельных корпусов.