По воспоминаниям иностранных военных, следующие после взятия Очакова две недели Потемкин провел в Кременчуге. Это были дни отдыха: лучшие концерты под управлением Сарти, любовь, свидания, застолья. Князь Юрий Владимирович Долгоруков, критиковавший в своих воспоминаниях действия Потемкина еще в годы первой Русско-турецкой войны, был недоволен и ходом ведения дел под Очаковым, и другими поступками теперь уже могущественного вельможи. Ставка князя в Дубоссарах на Днестре напоминала ему своим великолепием местоположение восточного визиря, дни после взятия Очакова казались ему нескончаемым празднеством. «Казалось, что светлейший князь намерен был тут остаться навсегда», — записал он свои впечатления.

Как некогда Франсиско де Миранду поражали причуды Потемкина, так и теперь француз Роже де Дама не уставал удивляться: «Ежеминутно я знакомился с какой-нибудь особенною азиатскою странностью князя Потемкина. Ничто в его развлечениях, ни в господстве не следовало обычаям моей родины… Его неограниченное могущество, его поступки возбуждали постоянный интерес, приковывали внимание… Он переменял губернаторства, разрушал город, чтобы основать его в другом месте, образовывал колонии или учреждал что-нибудь, изменял управление губернией через полчаса после назначения бала или празднества. Одним словом, этот странный, но отличный человек всему удовлетворял, обнимал одновременно важнейшие дела и развлечения юности». Блистательный даже в своих развлечениях, Потемкин не оставлял никого равнодушным. От восхищения до ненависти — вот спектр мнений о нем и при жизни, и после смерти.

Потемкин был встречен в Петербурге с триумфом. В течение трех месяцев он работал с императрицей над решением вопросов, возникавших в ходе Русско-шведской войны 1788–1790 гг. Он указывал Екатерине на необходимость продолжения реформ в армии и флоте, но советы светлейшего в этот раз не были приняты. Один из бывших фаворитов Екатерины II П.В. Завадовский подробно писал своему приятелю Сергею Воронцову в Лондон о днях пребывания Потемкина в столице. Тот старался пресечь голоса противников, которые шепотом и наговорами все больше и больше влияли на государыню, покушались на незыблемость политического положения светлейшего в системе власти. Побывав однажды у Завадовского дома, Потемкин, как вспоминает хозяин, «ведя со мною разговор, сказал, что ежели бы он верил тому, что к нему писано, то считать бы должен меня первым своим врагом». Завадовский нелицеприятно отзывался о могущественном вельможе, критиковал его, но и признавал достоинства.

«Нерадение его, при жажде властвования, в отношении дел его суть пороки… Но благотворить есть также его превосходное свойство, и сия добродетель в нем со излишеством. Все стоячее он валит и лежащее подымает; врагам отнюдь не мстителен. Много в нем остроты, много замыслов на истинную пользу; но общая ненависть к нему выбирает только худое. Достигая все покорить под свою пяту, не дорожит способами; но и величайший муж Иулий Цезарь был всегда первенствующим… Доверенность могуществу его равна. Не одержал он титула генералиссимуса, каков ему начали давать иностранные, а власть его больше, чем сия: ибо не одни дела военные, но все идут по его воле. Он пользуется вещию, а не временем». Даже сравнивая Потемкина с великим полководцем и государственным деятелем, Завадовский жестко и категорично говорит о недостатках в армии. Его оптимизм в начале войны с Турцией, теперь, в июне 1789 г., сводится к желанию побыстрее достигнуть мира с Портой — «судьба еще отдаляет время вступить России на степень величия, соразмерную ее могуществу».

Отношение к Потемкину в конце его жизни, как это часто бывает с деятельными людьми, отличалось «нелюбовью» общества. 3 февраля 1789 г., накануне приезда светлейшего, его доверенное лицо в столице Гарновский в письме к правителю канцелярии Потемкина Василию Попову пересказал разговор Екатерины со своим доверенным камердинером Захаром. Она спросила: «Скажи, пожалуй, любят ли в городе князя?» Захар ответил: «Один только Бог да Вы».

2 мая 1789 г. в столице было получено известие о смерти султана Абдул-Гамида, и Потемкин поспешил к войскам. Невзирая на критику и недовольство многих его решениями, он с новыми силами занялся подготовкой к очередной военной кампании. Теперь светлейший уже являлся главнокомандующим всех войск.

Военные действия весны и начала лета 1789 г. развивались довольно успешно, они были перенесены на территорию Молдавии и Валахии. Кампания 1789–1790 гг. ознаменовалась победами А.В. Суворова при Фокшанах и Рымнике, что вызвало искреннее удовольствие Потемкина. Он хорошо относился к своему давнему боевому товарищу и вряд ли разделял мнение венесуэльца Миранды о нем как о «человеке крайне назойливом». Скорее он знал то, о чем иностранец только слышал: «Говорят, однако, что он храбр и исполнен чувства воинского долга». Главные награды А.В. Суворову были продиктованы императрице князем: он получил титул графа Рымнинского и орден Св. Георгия 1-й степени. Получив известие о наградах, полководец писал правителю канцелярии Потемкина Василию Попову: «Долгий век князю Григорию Александровичу; увенчай его господь Бог лаврами, славою… Он честный человек, он добрый человек, он великий человек, счастье мое за него умереть».

В исторической литературе долгое время существовало прямое противопоставление Потемкина Суворову. С одной стороны, фаворит, осыпанный милостями императрицы, с другой — победоносный генерал. Судя по их переписке, официальным документам и многим другим материалам, отношения между этими двумя незаурядными личностями всегда были ровными и деловыми.

Вскоре отличился и сам светлейший: он занял Аккерман, а затем Бендеры, не пролив капли крови. Современники откликнулись на долгожданные успехи Потемкина восторженными одами, в которых поэтически воспевали военные достижения русской армии на юге.

НА ПОДОРВАНИЕ БЕНДЕРСКИХ СТЕН 1790 ГОДА

* * *

* * *

* * *

После блистательных и победоносных сражений Потемкин поселился сначала в Яссах, а потом в Бендерах, откуда внимательно следил за общеевропейской политикой, руководил военными действиями, вел переговоры о мире с Турцией, переписывался с Екатериной II, А.В. Суворовым, Я.И. Булгаковым и другими лицами о делах государственных и военных. Только неопытные и не знавшие Потемкина люди могли обмануться в его намерениях и поведении. Опытный дипломат, саксонский резидент в Петербурге Георг фон Гельбиг писал 12 июля 1790 г. к Лоссу: «…Мнимая не деятельность князя Потемкина, по полученным достоверным известиям, все еще продолжается; но к сему присовокупляют, что он так поступает из политики: поелику известно, что походы Турков бывают непродолжительны. В сие время пребывает князь спокоен, да и редко иметь страшится чего-либо важного, в рассуждении того, что Турки слишком запуганы, чтобы решились напасть на Россиян. А по наступлении осени преследует он их наисильнейшим образом; а как они в то время поспешают в свои зимния квартиры, то и одерживает князь обыкновенно великия над ними выгоды.