Мемориал, некогда принимавший до миллиона туристов в год со всей страны, теперь зачастую пустует. Понятно: не поедут же сейчас сюда из Таджикистана или Грузии, Армении или Азербайджана. Да и многие приезжающие откуда-нибудь скорее побегут на вещевой рынок, нежели в музей. Вот он, холодный ветер забвения!

Тимофей Петрович Домбровский, один из четверых защитников цитадели, живущих ныне в Бресте, с горесью рассказывал: впервые в этом году (впервые!) 22 июня городские власти не провели в крепости торжественно-траурную церемонию, посвященную началу войны и обороны. Возмущенный ветеран позвонил председателю горсовета И. Венцелю.

– А мы этот праздник не отмечаем, – ответил тот.

– Да не праздник – начало всенародной трагедии!

– Не вмешивайтесь не в свое дело.

А сколько горького, обидного поведал мне директор мемориала Павел Нестерович Панасюк! Брошенные на произвол судьбы городскими властями, варварски громятся и растаскиваются по дачным участкам бывшие казармы полковой школы 84-го стрелкового полка на Госпитальном острове. Все городские предприятия и организации прекратили многолетнее шефство над мемориалом. А в Вечный огонь подвыпившие в соседней столовой гуляки могут бросить бутылку и дважды уже сбивали с плиты бронзовые буквы: «Стояли насмерть. Слава героям!»

И все это узнал при своем последнем приезде в священный для него город Тимерян Хабулович. Есть люди, которые, по-моему, как бы собирают и концентрируют в себе душевную боль многих. Такой была Юлия Друнина. Таков и Тимерян Зинатов.

Из письма в газету «Вечерний Брест» инвалида второй группы С. Антипорука: «Умирают по своей воле люди, сильные духом и преданные своим идеалам. Это вызов нашему обществу. Всех ветеранов оно обворовало, обесценило их труд, сбережения и бросило в пропасть нищеты. К сожалению, нередко теперь можно услышать и насмешки в адрес ветеранов. Награды для кого-то – „бляшки“, пролитая кровь – „водица“, победа – „историческая ошибка“… Молодежь натравливают на стариков. Мол, мы виноваты во всех грехах истории…

Очень больно переживаешь унижения и оскорбления, ведь шли на тяжелые испытания ради лучшей жизни. А что получили на старости лет? И есть ли будущее у такого общества, которое не почитает своих стариков?»

… Тимерян Зинатов бросился под поезд. Строки его последнего письма, повторенные газетами, в том числе «Правдой», заставили содрогнуться: «Если бы тогда умер от ран, я бы знал: погиб за Родину. А вот теперь – от собачьей жизни… Не считайте меня сумасшедшим…»

В заключение должен сказать еще об одном: как проводили Зинатова в последний путь. Я-то думал, что станет это событием для всего города, если даже не области. Ведь один из последних участников исторической обороны уходит!

Нет, на похороны, кроме прилетевших родственников, собрались только сотрудники музея и несколько ветеранов. Всего человек двадцать. Один-единственный венок – от мемориала. А как же опять-таки городские власти? Почему от них-то не было ни-ко-го?

– Но ведь город взял расходы по захоронению на себя, – говорит начальник производственного объединения жилищно-коммунального хозяйства Брестского горисполкома В. Воробей.

Взял расходы – правильно, хорошо (могло ли, впрочем, быть иначе?)

Ветеран в предсмертном письме просил похоронить его в «зоне Брестской крепости»: тут, рядом, гарнизонное кладбище, где, кстати, покоится майор Петр Гаврилов – командир полка, где Зинатов служил. Верно, четыре года назад кладбище закрыли для захоронений, хотя, как говорили мне, «в порядке исключения» хоронят. Собственно, об этом и просило руководство мемориала, обращаясь к руководству горисполкома. Не вняли просьбе.

– А почему? – спрашиваю того же Воробья. – Ведь, по-моему, здесь и воинский салют был бы не лишним.

– Да, знаете, – мнется мой собеседник, – тут исполком надо было собирать, чтобы решить. Да и вообще… Самоубийство все-таки.

Ах, Василий Борисович, уважаемый вы мой! Какое самоубийство…

Из предсмертного письма Тимеряна Зинатова: «Извините, что таким образом объявляю протест нашему ельцинско-гайдаровскому правительству. Конечно, это не метод борьбы, но другого выхода у меня нет бороться с теми, кто нас, ветеранов, поставил на колени. Но я хочу умереть стоя, чем так жить на коленях и просить нищенское пособие для продолжения своей старости и дотянуть до гроба с протянутой рукой!..»

Наверное, все помнят: Президент России Б. Ельцин клялся лечь на рельсы, если допустит ухудшение жизни народа. На рельсы же ложится старый солдат – защитник Отечества. Кладет жизнь за други своя. За всех нас.

Вечная память!

Октябрь 1992 г.

Нынче всем известно, что литературный мир наш, как и общество в целом, драматически расколот. Проявления бывают – безо всяких преувеличений! – ужасными.

Раскол жестко поставил по разные стороны литературно-политических баррикад даже бывших фронтовиков, которые, казалось бы, навсегда должны быть спаяны общей кровью, пролитой в тяжелейшие для Родины годы. Но – нет: демократы, патриоты… Скажем, Григорий Бакланов и Юрий Бондарев, оба лейтенанты военных лет, сегодня никогда и ни в чем не бывают вместе.

Писатель Вячеслав Леонидович Кондратьев был с теми, кто назвал себя демократами.

Записки его с объяснением причин добровольного ухода из жизни у нас нет. Но он оставил многочисленные статьи и интервью, где излил состояние своей души в те неимоверно тяжелые для него два года.

… Мы сидим с его вдовой в их квартире – в кабинете, где Нина Александровна сохраняет все так, как было при нем. Словно бы приготовленная для работы машинка, стопки книг с закладками, огромные кипы газет и журналов на низком столике перед широким диваном.

Сидя на нем, мы и разговаривали с Вячеславом Леонидовичем весной памятного 1991-го, когда я несколько раз приезжал сюда, чтобы подготовить беседу с ним для «Правды» – к 50-летию начала Великой Отечественной. Тогда, на излете горбачевской перестройки, многое из нашего прошлого уже было в корне пересмотрено. Всё большим переоценкам подвергались и военные годы. И хотелось услышать в связи с этим мысли о войне человека, который прошел ее в самой трудной, солдатской должности и на одном из самых трудных участков – на набухшей кровью ржевской земле, о чем поведал потом с такой неприкрашенной правдой в своих повестях и рассказах.

– Народным подвигом была вся война, – сказал он, и в этом главном о войне мы были едины.

Спорили о другом. О нашем сегодняшнем и завтрашнем дне. Если кратко сказать, у меня тут в оценке преобладала тревога, у него – радость ожидания и надежды. Не принимавший КПСС и существовавшую государственную систему, давно находившийся, по его признанию, во внутренней оппозиции к ним, он был всецело захвачен ощущением их близкого конца. Когда же я говорил о настораживающем, доходящем до безумства радикализме ельцинского толка, который способен разнести общество вдрызг, он внимательно слушал, но не соглашался: