километрах на северо-запад от станции Медвежья Гора, что по железной дороге на Мурманск. Называется оно Воттоваара. В переводе с языка лопарей[149] это означает «мертвая гора». Гора очень интересная. На ней расположены какие-то каменные сооружения. Судя по описанию очевидца-явно культового характера. К тому же на горе стоит мертвый лес очень характерного вида. Среди местных жителей гора считается «нехорошим местом», её предпочитают обходить стороной. Какие-то мистические легенды с ней связаны.

Барченко сделал стойку.

— Итак, вы говорите… От Медвежьей Горы…

— Местные должны знать дорогу.

— Большое спасибо…

Так, кажется дяденьку я зарядил, подумал глядя на закрывающуюся дверь. Конечно, в это время к Воттовааре добраться куда труднее, чем в моё время, там сейчас глухомань. Но всяко легче, чем пилить на Кольский. А в человеческом авторстве тамошних сооружений сомневаться трудно.

А гора даже на такого циника как я произвела сильное впечатление. Тем более, что полно было в моём времени телег о каком-то тамошнем навороченном энергетическом фоне и всём таком прочем. Может, Барченко понравится.

На фига это мне? А так, на всякий случай. В Германии зашевелились всякие сторонники «арийской цивилизации». Общество «Туле» цветет и пахнет. Появляются разные интересные политические группы, многие их которых называют себя национал-большевиками. Так Отто Штрассер стал создавать «пролетарские сотни».

С коммунистами им делить пока что нечего. Главный враг этих ребят — либералы и «традиционные» монархисты. Вот и пусть ищут истоки арийской цивилизации в нужном направлении.

Большой шухер

Пуля ударила в угол трубы, в воздух взлетели кусочки штукаруки.

— Пять, — отметил про себя Анатолий Головин, укрывшийся за этой самой трубой. У того гада наган, перезарядиться он не успеет. Чекист же имел в руках маузер. Но хотелось взять врага живым.

Черт бы побрал питерские крыши. Бегай теперь по ним за этой сволочью!

Хотя, честно говоря, чекисты сами были виноваты. Расслабились. Три оперативника поехали на Измайловский проспект брать очередного контрика, профессора Технологического института. И всё был ничего, да на квартире у этого самого профессора находился какой-то очень шустрый гость. Когда чекисты стали ломиться в квартиру, он открыл огонь, ранил одного товарища и ломанулся в сторону черного хода. И ведь, опытный гад, побежал по лестнице не во двор. Как знал, что по приказу чекистов дворник запер ворота. Беглец рванул вверх и через чердак выскочил на крышу. А крыши домов вытянулись как по линеечке. На их покатых скатах торчат прямоугольники труб, за которыми так удобно укрываться. Так что Анатолий преследовал врага уже на третьем доме.

Впереди загрохотала жесть. Анатолий выскочил из-за своего укрытия. Беглец, рослый человек во френче, обернулся и выстрелил. Но пуля прошла далеко.

Гад укрылся за новой трубой, а Головин — за той, которая ранее служила укрытием его противнику.

— Шесть.

Ничего, я его дожму, — подумал чекист.

Снова грохот жести. Анатолий высунулся из-за своего укрытия и два раза выстрелил, целя по ногам. После второго выстрела враг дернулся. Попал! Но, видимо, не совсем точно. Тип захромал, но продолжал бежать по ржавому скату. Анатолий прицелился ещё раз и тут беглец исчез. Чекист не успел понять, что произошло. Раздал очень громкий жестяной грохот, а вслед за ним отчаянный крик…

Головин рванул следом и вскоре достиг края крыши. Следующая кровля была метра на полтора ниже. Хилый металлический барьерчик на краю ската болтался одним концом в воздухе. Всё ясно.

Беглец прыгнул, но в запарке не сообразил, что с раненой ногой такие трюки чреваты. Не удержался, покатился по скату. Хлипкая проржавевшая оградка его не удержала. И отправился гражданин в полет с высоты пяти питерских этажей.

И всё. Побегали.

Головин со злостью поглядел на торчащий невдалеке огромный купол Измайловского собора, матерно выругался и пошел искать ход на чердак.

Как оказалось впоследствии, убитый был связником, нелегально прибывшим из Берлина. Он нелегально пересек шведско-советскую границу и обитал по подложным документам. Цель визита-установление контактов с антисоветским подпольем.

Профессор, к которому первоначально и шли, уверял, что он тут совсем ни при чем, не разделяет политических взглядов берлинских монархистов, ни тем более, не сочувствует призывам Рейли к террору. И, скорее всего, он говорил правду. Но этого типа всё-таки у себя приютил! И вот все они так!

В середине июня Дзержинский дал отмашку — и началось то, что эмигрантские газеты впоследствии назвали «Варфоломеевской ночью российской интеллигенции». Хотя мероприятия шли не одну ночь и даже не одну неделю. Да и вообще, чекисты предпочитали приходить днем. Ни от кого скрываться они не собирались. Скорее, наоборот.

Тем не менее, эта не слишком удачная метафора была подхвачена и начала распространяться. Разумеется, мои журналисты хорошо на ней потоптались. Товарищ Геббельс очень доходчиво объяснил в печати, что гугеноты, которых в Варфоломеевскую ночь немножко перерезали, совсем не являлись невинными страдальцами за веру. Они откровенно разжигали во Франции гражданскую войну. Тем более, что гугеноты и не скрывали — их целью был развал страны[150].

А что же происходило на самом деле? Ребята товарища Дзержинского стали подметать известных им членов контрреволюционных организаций. Как оказалось, знали они многих. Эти господа особой опасности не представляли, так что за ними присматривали — мало ли, может, кто посерьезнее нарисуется. Но теперь была дана команда «фас!».

Арестованные, в основном, интеллигенты, как только оказывались в «подвалах ЧК», тут же начинали сдавать всех, кого знали. Так что работы чекистам хватило. Всё это происходило с большим шумом. Я подключил к делу Демьяна Бедного, который стал клепать стишки в духе «так их, гадов».

Большинство этих деятелей в кулуарах подполья маялось дурью. Разумеется, нам предоставляли не все материалы, но из того, что я видел было понятно — большинство подпольщиков занималось составлением прожектов на тему «как нам обустроить Россию». Все мечтали о демократии в разных её формах. Мой давний коллега Витя Королев был допущен на несколько допросов. Оттуда он вернулся совершенно обалдевшим и заявлял всем, кто хотел послушать.

— Я могу понять, людей, которые считают демократию самой лучшей формой государственного устройства. Но ведь для них демократия — это фетиш! Они её хотят установить не для того, чтобы решать проблемы страны. А просто вот потому, что она должна быть! А там — хоть трава не расти. Теперь я по-настоящему понимаю, почему Сергей называет их либерастами.

Вообще-то никто не собирался их арестованных расстреливать. Да и сажать, в общем-то, тоже. Так — подержать какое-то время за решеткой, чтобы прониклись сознанием, что шутки закончились. Но среди этой публики попадались