главная загвоздка. Боги еще и очень обидчивы. Поэтому от своих слуг они требуют повиновения и почитания. Клирик не должен использовать Чудеса тех Богов, что не входят в его Малый круг! Да обычно он и не может творить ничего серьезного, но бывают и такие исключения как… ты. И это не есть хорошо.

— Почему? — напряглась блондинка.

Сочувственно вздохнув, прямо как родной дедушка, Теофилий пояснил:

— Прибегая к силам Гуривальда, который по своей прихоти одарил тебя, ты обижаешь Кора, Сиценту и Фоцисию. Рано или поздно они могут окончательно обидеться на тебя и хорошо если эта троица просто отвернется от тебя, но обычно Боги решают покарать своего слугу за неверность.

— Но… но это не справедливо! — чувствуя подступающую к сердцу горечь выкрикнула Ринала. — Гуривальд сам решил одарить меня, я его об этом не просила! Да и силой его я пользовалась лишь пару раз, чтобы спасти друзей, что в этом плохого?

— Богам этого зачастую не докажешь, — вздохнул мужчина. — Они сильны и мудры, но вместе с тем безрассудны и глухи к доводам. Одни словом Боги переменчивы, как и сами люди. Они отражение нас самих, а также всех наших желаний и надежд, но усиленное во множество раз.

Ринала, к глазам которой уже подступали слезы, на миг забыла о своем страхе и обиде и удивленно взглянула на настоятеля. Ей не верилось, что подобные речи ей говорит столь важный в жизни Церкви, пусть и только свельской, человек.

— Так вы и правда считаете, что Боги глухи и безрассудны? — неуверенно прошептала девушка.

— Я говорил не только это, но да, отчасти это правда, — твердо ответил мужчина.

— Почему? — еще больше удивилась блондинка.

— Не будь они так безрассудны или лучше сказать самоуверенны, разве допустили бы они, чтобы Прорывы возникали так далеко на севере? — горестно спросил старик. — Допустили бы они, чтобы мы, их дети, гибли в когтях этих тварей? И, в конце концов, стали бы они наказывать таких как ты и… подобные тебе, всего лишь за их желание помогать людям? Пусть и несколько иначе, чем они должны были по задумке части Богов.

— Но может они сами не могли ничего сделать? Или это их замысел, и они хотят, чтобы люди справились сами, потому что верят, в то, что мы можем? — возразила Ринала.

Грустно улыбнувшись Теофилий пробормотал короткое благословление, такими же матери провожают своих детей в дорогу, и осенил девушку священным знаком, после чего легонько махнул ей рукой. Ничего не понимая Ринала поклонилась и отступила на шаг назад, но продолжила смотреть на настоятеля. Вздохнув он все же заговорил:

— Именно на таких как ты и должна держаться наша вера – на юношах и девушках, еще не запятнанных сомнением и страхом, а не на старых брюзжащих пустозвонах, что смеют сомневаться в самих Богах. Ступай, и не обращайся более к силе Гуривальда, если конечно, тебе дорого собственное здоровье и внимание той троицы, что пока что благоволит тебе.

Поклонившись девушка наконец-то отвернулась и поспешила к выходу, провожаемая долгим замутненным взглядом старика. Как только за Риналой хлопнула дверь мужчина взял свой посох, прислоненный к кафедре, и, перед этим поклонившись статуям Богов, медленно побрел к небольшой двери в углу зала. По огромной каменной комнате стало разноситься легкое постукивание посоха, которым Теофилий проверял путь перед собой.

***

Вот уже несколько дней в подземную темницу, где томилась почти вся группа Пелея, а также около двух десятков плененных крестьян, наведывалась одна и та же тюремщица. Остатки сомнений, что еще возникали в головах некоторых из участников отряда, исчезли окончательно – почти все были уверены, что наверху и правда не осталось никого из Слуг или их учеников, кроме Улиссы, так звали присматривающую за ними девушку. За эту информацию нужно было сказать спасибо Скегги, который в своей манере, но смог разговорить девушку.

Когда около обеда, если верить тусклому лучу, что пробивался в окошечко под потолком, наверху вновь забренчали ключи и заблестел на стенах свет масляной лампы, Пелей подобрался. Его глаза уже привыкли к практически полной темноте подземелья, так что он без труда разглядел соратника и махнул ему рукой. В сумраке мелькнула поднятая ладонь северянина и паладин, чуть расслабившись, встал на ноги и как ни в чем не бывало начал разминать слегка затекшие от бездействия руки. В начала заключения мужчина еще пытался отжиматься, качать пресс и так далее, но вскоре забросил это дело – жидкая похлебка не слишком располагала к активным физическим нагрузкам.

В этот раз под землю, как и несколько раз до этого, спустилась Улисса и грозно, на сколько позволял ее высокий голосок, принялась покрикивать на заключенных. Получив свою порцию похлебки Пелей убрал ее в сторону и замер у стены, расположенной вглубь коридора темницы. С той стороны Скегги поступил точно так же.

Спустя почти десять минут тюремщица раздала пищу всем заключенным и что-то насвистывая себе под нос двинулась в обратную сторону. Подождав пока девушка подойдет Пелей отлип от стены и подойдя к решетке негромко позвал:

— Эй, Улисса!

— Чего тебе, мусор? — насупилась тюремщица, но тут в дело вступил Скегги.

С яростным криком бросившись вперед мужчина на порядочной скорости влетел в железные прутья решетки. По всему подземелью раздался грохот, сопровождаемый безумными криками северянина, мало похожими на речь человека, а также испуганными возгласами других заключенных.

Естественно не ожидавшая подобного девушка испуганно вскрикнула и отпрянула в сторону от напугавшего его звука, попутно схватив свой посох. На ее беду прыгнула Улисса как раз в сторону уже готового к этому Пелея. Рванувшись вперед мужчина до боли в плечах