Ф. И. Шаляпин фактически стал эмигрантом, несмотря на усилия Х. Г. Раковского предотвратить столь печальный для русской культуры исход акций малокомпетентных, претенциозных и идеологически одурманенных советских чиновников.[810]

С эмигрантами, находившимися во Франции, Раковский, будучи официальным представителем СССР, непосредственно не общался. Между тем здесь жил или часто бывал подлинный цвет русской культуры. Постоянно проживали в Париже композиторы С. М. Ляпунов, А. Т. Гречанинов, писатели Д. С. Мережковский, З. Н. Гиппиус, И. С. Шмелев, К. Д. Бальмонт, художник А. Н. Бенуа. Французское гражданство принял И. Ф. Стравинский. Часто сюда приезжал С. В. Рахманинов.[811] Раковский тянулся к этим великим художникам, знакомился с их творчеством, посещал концерты, выставки, читал их книги.

В то же время особняк на улице Гренель, где размещалось полпредство СССР, стал при Раковском основным центром франко-советского культурного общения. В полпредстве работал бывший князь А. А. Игнатьев, во время мировой войны русский военный агент во Франции, признавший советскую власть. Игнатьев был человеком широкого культурного диапазона. Он писал воспоминания, позже опубликованные под названием «Пятьдесят лет в строю», которые сделали его знаменитым, так как понравились Сталину. Супруга Игнатьева, видная актриса Н. В. Труханова, также служила в полпредстве.[812] Над своей книгой Игнатьев работал в середине 20-х годов, завершил ее в 1927 г., читал рукопись товарищам по полпредству, коллегам-писателям, приезжавшим из Москвы. В числе слушателей и первых читателей был Х. Г. Раковский.[813]

Х. Г. Раковский был инициатором демонстрации в большом зале полпредства фильма С. М. Эйзенштейна «Броненосец Потемкин», сценарий которого был подготовлен при его личных деятельных консультациях. Это был один из первых показов «Потемкина» за рубежом.

На просмотре в начале сентября 1926 г. присутствовали представители правительства Франции, дипломатического корпуса, ученые, артисты. После просмотра в одной из французских газет высказано было даже предложение о присуждении автору фильма Нобелевской премии. Л. Гевренова вспоминает, с каким огромным вниманием смотрел фильм сам Раковский, переживая каждый эпизод. По лицу этого видавшего виды человека текли слезы.[814] Раковский умалчивал о своей причастности к этому выдающемуся произведению (он запретил включать свою фамилию в титры), но его воспоминания о «Потемкине» были хорошо известны, и фильм, безусловно, способствовал росту его популярности. Повторный просмотр «Потемкина» в особняке на улице Гренель состоялся 7 ноября 1926 г. на вечере, организованном советской колонией, после доклада Раковского о задачах советской власти на десятом году ее существования.[815]

Раковский всячески содействовал творческим контактам, выступлениям перед французской публикой, профессиональной деятельности в Париже и других городах Франции ряда советских писателей, художников, актеров, ученых, которые в 1925–1927 гг. находились в этой стране.

Он, по-видимому, разминулся с В. В. Маяковским, выступавшим в Париже в первой половине ноября 1925 г. (Раковский, напомним, приехал в Париж, чтобы приступить к исполнению своих обязанностей, 15 ноября). Но во время второго пребывания поэта во Франции в конце апреля – начале мая 1927 г. были установлены прямые контакты. Один из них, впрочем, оказался не очень удачным. Приехавший 29 апреля в Париж поэт прочитал в коридоре полпредства объявление о том, что все находившиеся в городе советские граждане должны день 1 мая с ранних утренних часов провести в этом здании. Среди других был и весьма недовольный Маяковский, не преминувший выразить этим свое возмущение.[816]

Но оно скоро улеглось – Маяковский понял, что речь идет не о прихоти полпреда; тот вынужден был выполнить бессмысленное и оскорбительное указание Москвы. 7 мая около 1200 человек – почти вся колония во главе с Раковским – присутствовала на выступлении Маяковского в зале «Вольтер».[817] Маяковский бывал у посла дома, общался с его семьей, особенно охотно с приемной дочерью Еленой и племянницей Лиляной, за которой ухаживал.[818]

В январе 1927 г. в Париж приехал молодой, подававший надежды художник К. Н. Редько. Он сразу же встретился с Раковским, которому перед этим было послано рекомендательное письмо главного редактора Большой советской энциклопедии полярного исследователя О. Ю. Шмидта. Шмидт просил содействовать в быстром получении визы на въезд, так как Редько важно было использовать зимний сезон «с его напряженной художественной жизнью», и заявил, что художник произведет самое лучшее впечатление, «если Вы, надеюсь, пожелаете познакомиться с его работами».[819]

Раковский принял близкое участие в делах Климента Редько. При содействии полпреда в Париже была организована персональная выставка. Редько часто бывал в полпредстве, здесь он познакомился со многими французскими деятелями, что способствовало популяризации его творчества.[820] Среди новых знакомых художника был главный партнер Раковского на переговорах в Париже А. де Монзи, в котором глаз художника подметил своеобразные черты: «Внешность располагает. Высокий рост, осанка, на голове – берет, впечатление – будто говоришь с серьезным ученым – простым, строгого вида или своеобразным герольдом».[821]

Еще одним художником, с которым Раковского столкнула дипломатическая судьба, был Ю. П. Анненков, летом 1924 г. выехавший в Венецию на открытие советского павильона международной художественной выставки, а затем перебравшийся в Париж. В 1926 г. Юрий Анненков выпустил альбом «Семнадцать портретов», посвященный деятелям русской революции. Авторский экземпляр он преподнес Раковскому и вскоре получил его письмо от 11 октября с благодарностью от своего имени и имени его супруги. «Еще раз я мог насладиться (к сожалению, пока в репродукциях), – писал Раковский, – Вашими замечательными работами, в которых безошибочность рисунка совпала с глубочайшим художественным трактованием психологических сюжетов.