— Забирайте и уходите.

Дети безропотно собрали манатки и ушли.

Он прошел на кухню, заглянул зачем-то в кухонный шкаф, заглянул под лежащее на мойке полотенце.

Ленка молча наблюдала за его движениями.

— Ты с ума сошел, Володя. Тебе не кажется? Чего ты так психуешь? Объяснишь — выдадут новое…

Дура. Действительно ничего не понимает.

— Да меня уволят к гребаной маме! — крикнул он, выпрямившись и стукнув кулаком по столу. — Хорошо еще, если под суд не отдадут, поняла?!

Ленка долгим оторопелым взглядом посмотрела на него.

— Уволят?

— Да!!!

— Из-за какого-то удостоверения? — пробормотала она.

Сочнев с шумом набрал воздуху в грудь.

— У нас считается, что это частица знамени. Ты понимаешь, что такое знамя?

— Извини, извини. Я ведь не знала, — торопливо проговорила она. — Я просто так, подумала… Ну, извини, Володенька.

Ленка подошла к нему, обняла за голову, с силой притянула к своей мягкой, пахнущей кухней и стиркой груди.

— Все образуется. Ничего, Володь. Все к лучшему, вот увидишь…

Она замолчала, дыша ему в макушку. И вдруг выдала:

— Может, тогда в адвокаты пойдешь? Там, вроде, хорошо зарабатывают…

Сочнев оттолкнул ее, встал и заорал так, что зазвенели тарелки в сушилке:

— Да ты просто дура! Дура!!

Ленка всхлипнула и выскочила в прихожую. А он опустился на стул и сжал руками виски. В них что-то билось, будто хотело выскочить наружу. Может, выпить? Да нет, давление и так поднялось, как бы инфаркт не поймать…

— Володя, смотри, — на пороге появилась Ленка с его еще не высохшей курткой. Ее тонкие пальцы торчали из прорехи под левой подмышкой.

— Что это?!

— Ну-ка, дай! — он почти вырвал куртку, уставился в аккуратный разрез на боку, потом побежал к пиджаку. Там тоже имелся разрез.

— Это карманники, Володя! — с облегчением сказала жена. — Вот видишь, все и разъяснилось! За карманников-то ты не отвечаешь?

Он только скрипнул зубами.

— Это спецом, — убитым голосом сказал он. — Целевка.

— Что?

— Его специально украли!

— Ну, что ты говоришь, Володя! Кто будет специально красть твое удостоверение?

— Есть один человек, кому это выгодно.

— Этот, что ли… Пальчухин?

Сочнев даже не улыбнулся. Только Лис, больше некому! У хитрого мента десятки подручных из уголовников… Вон, хотя бы тот, кого он раскручивал по краденым телефонам… Но его в автобусе точно не было! Да и потом, это уж слишком изощренно, это сложная операция, ее надо специально готовить, репетировать, задействовать много людей: контроль, страховка, прикрытие. Ну, а может, просто случайность?

Он оделся, взял деньги, прихватил фонарик и вышел на улицу.

Здесь подмораживало. Сразу стало легче дышать. На углу светило желтым гребешком такси.

— Слушай, шеф, у меня деньги и документы украли. Надо по остановкам проехать, урны проверить. Может, выбросили…

— Давай проедем, — кивнул водитель. — Они всегда ксивы сбрасывают. Им-то зачем?

Они повторили весь сегодняшний маршрут, на каждой остановке Сочнев заглядывал в урны. Но увы: удостоверения личности ни в одной из них не было. Бесценный клочок красного знамени пропал бесследно!

* * *

Калыма не грохнули. Вторая беседа состоялась через неделю, в VIP-зале Шереметьево. До вылета рейса в Дубай оставалось чуть больше часа. Они сели на кожаный диван в углу, взяли по чашечке кофе. Оба выглядели вполне респектабельно, в хороших костюмах, только у одного костюм был зимний, шерстяной, а у второго — летний, из супершелка 300. Татуировки они свели давно, и сейчас в них трудно было распознать бывших зеков.

— Тема гнилая, — без предисловий начал Калым. При дневном освещении было видно, что его плоское, загорелое лицо испещрено оспинами.

— В нашем профсоюзе работают со страховкой, чтобы в случ чего… Ну, ясно…

Лебедь кивнул.

— Еж сказал напарнику, что получил заказ в Тиходонске. Уехал и не вернулся. Напарника вскоре менты застрелили. А диспетчер и остальные разбираться не стали — времена изменились, никому ничего не надо, своя шкура дороже… Так и не спросили за него!

— А с кого спрашивать-то? Имя узнал?

— Есть там такой Гарик… Портовый, что ли… Или речной…

— Речпортовский?

— Во, точно… Безнаказанным остался, сучара…

— Теперь с него спросят, будь уверен! — зловеще пообещал Лебедь.

— Потому я и встрял в эту тему, — сказал Кальян. — Эти козлы не понимают: раз такое спустишь, а потом всех исполнителей станут в асфальт закатывать! Мне это не по душе. Хотя я уже давно в стороне…

— Нас не переделаешь, Калым. «Закон» у нас в крови.

— Да. Молодых перековать надо. Только некому.

— И время другое.

Со стороны их беседа походила на сеанс чревовещания — лица старых корешей оставались неподвижными, как у каменных идолов. И если бы опытный глаз наблюдал за ними со стороны, он бы сразу распознал — кто перед ним. Ни дорогие костюмы, ни отсутствие татуировок, ни нахождение в VIP-зале не помогли бы замутить картину.

— Благодарю, Калым, — Лебедь положил на низкий полированный столик бумажный сверток.

Тот неспешно развернул, ворохнул пачку пятисотевровых купюр. Хмыкнул.

— Это от твоего пацана?

— Считай, что от него.

— Так и считаю. А он у тебя теперь в обязаловке будет…

Калым сунул деньги в карман.

— Думаешь, мы теперь в расчете? — очень серьезно спросил он. И смотрел тоже очень внимательно и серьезно. Это был страшный взгляд.

Лебедь давно знал Калыма, они много пережили вместе и вроде были друзьями. Но сейчас на него повеяло могильным холодом, и он испугался. По-настоящему испугался. И покачал головой.

— Нет, не думаю. Я твой должник, Калым.

Некоторое время они сидели молча. Дело сделано, говорить больше не о чем. Под давящим взглядом азиата Лебедь чувствовал себя очень неуютно. Глаза начали слезиться.

— Внимание! Заканчивается посадка на рейс 454 «Москва-Дубай»! — жестко объявил динамик. — Опаздывающих просьба пройти к стойке номер восемь!

Калым наконец отвел взгляд и встал.

— Будь!

Лебедь смотрел, как он идет к двери тяжелой и твердой походкой андроида.

Потом достал мобильник, набрал номер.

— Ты был прав, Иван, — сказал он. И неожиданно для себя добавил: — А у меня вся спина мокрая.