Ветвь келпа отделилась от пленников и направилась к Бретту. Ее верхушка приподнялась и закрыла Бретту лицо.

Бретт услышал свист ветра вдоль борта, но услышал разборчиво, отделяя каждый тональный перелив. Он ощутил, насколько усилились его органы чувств — прикосновение палубы, присутствие других людей рядом… множества других людей… тысяч. И тут он ощутил присутствие Скади, словно келп соединил его с ней, прямо с ее мыслями. И Тедж был там же, очарованный Тедж, припадающий к источнику памяти келпа. Рай для историка: история из первых рук.

— Ракета стартовала, — послышался голос Скади в голове у Бретта. — Они уже на пути к гибербакам.

Бретт тоже увидел старт, яростную вспышку, вознесшуюся сквозь облачный покров и превратившуюся в оранжевое пятно на сером фоне, а потом и вовсе исчезнувшую, так что остались только облака. А вместе с образом пришел и вопрос, пришло глубокое удивление, которое не было человеческим. Ракета в этих мыслях представлялась чудесным свершением. Она искала великих чудес.

Мысль и образ погасли. Бретт обнаружил себя сидящим на палубе и глазеющим на грузовой люк. Тедж сидел рядом и всхлипывал. Палуба рядом с ним была пуста. Келп исчез.

Бретт услышал остальных, но голос Скади перекрыл всех.

— С тобой все в порядке?

Бретт кое-как поднялся на ноги и обернулся. За спиной у Скади стояли и все остальные, но Бретт не мог сосредоточить взгляд ни на ком, кроме нее.

— Пока ты здесь, со мной все в порядке, — ответил он.

Символы ни черта не стоят.

Дьюк Курц.

19 (?) алки, 468. станция 22.

Когда меня называют «господин судья», я чувствую, как весы правосудия и жизни холодят мне ладонь. Я ведь для них не Уорд Киль, не человек с большой головой и длинной шеей на суппорте, а некий бог, который понимает, что надо сделать, и делает. И из этого явится благо. Бог и богатство, бес и бешенство… слова — это символы, которые развоплощают наш мир. Мы ожидаем этого. Мы действуем на этом основании.

Разочарование — это несбывшееся ожидание. Я должен признать, что имя нашим бедам — легион, но мы живем, чтобы противостоять бедам, а этого нам не обещал ни один бог.

Симона Роксэк думает, что знает, что обещал нам Корабль. Она говорит, что в этом и состоит ее работа. Она говорит верующим, что Корабль имел в виду, и они верят ей. Но Анналы всегда под рукой, чтобы их прочесть. И я пришел к собственному выводу: «Мы не получаем ни наказания, ни награды. Мы просто существуем . И моя работа как судьи состоит в том, чтобы как можно большее число нас могло продолжать существовать.»

Комитет был основан на страхе и науке. Основной вопрос очень прост: убить это или заботиться о нем. Уничтожить — если оно опасно. Эта власть над жизнью и смертью оделила комитет таким ореолом, который он не вправе был принимать. И вот вам воплощение закона — Комитет.

Правда, что КП воплощает закон Корабля — и еще большая правда, что ее люди поддерживают ее. Они отдали Кораблю Кораблево… и все мы вместе движем этот мир.

«Движем» — это самое то слово. Мы, островитяне, знаем толк в движении, в течении. Мы понимаем, что меняются времена, меняются и условия. Что перемены — это нормально. Комитет отражает эту гибкость. Большая часть законов относится к сделкам, к личным договорам. Суды разбирают всю эту ерунду.

Но Комитет имеет дело только с жизнью и смертью. Некоторым образом это затрагивает политику, вопросы совместного выживания. Мы независимы, сами выбираем наших преемников, и наше слово так близко к абсолютному закону, как это возможно для островитян. Они не доверяют ничему неизменному. Ригидность закона вызвала бы в них отвращение скульптурной мертвенной холодностью.

Частично наше наслаждение искусством проистекает из нашей переменчивой натуры. Он постоянно обновляется, словно для того, чтобы преодолеть время на арене нашей памяти. Мы, островитяне, питаем глубокое уважение к разуму. Странное это местечко — орудие, лежащее в основе всех орудий, камера пыток, пристанище для отдыха и хранилище символов. Все, что у нас есть, основано на символах. При помощи символов мы делаем мир большим, нежели тот, что был нам дан, и сами становимся большим, нежели простая сумма своих частей.

Любой, кто угрожает разуму или его символической составляющей, угрожает всему существованию человечества. Я попытался объяснить это Гэллоу. Выслушать-то он выслушал, но ему попросту наплевать.

Когда власть меняется, люди меняются вместе с нею.

Джордж Оруэлл, из Корабельных архивов

Спор зашел о том, давать ли оружие Накано. Тедж высказывался «за», а Твисп был против. Алэ и Паниль молча слушали, не глядя ни на кого. Они стояли, обняв друг друга за талию, и смотрели в открытый люк на сере небо. Судно, управляемое автопилотом, кружило по чистой воде в проеме келпа. Станция вздымалась над морем километрах в десяти — окруженный воротником пены каменный столб в кольце келпа. Внутри этого кольца вокруг станции простиралась чистая вода. Скала обреталась по крайней мере на километр в сторону.

Бретта беспокоила произошедшая с Теджем перемена. Что сотворил с ним келп возле грузового трюма? И куда подевались пленные моряне? Из тех, кого спасли с тонущего аэростата, остались только Алэ, Паниль и Накано.

— Что келп с тобой сделал, Кей? — высказал Твисп их общий вопрос.

Тедж взглянул на сеть с оружием возле своей правой ноги. Его взгляд скользнул по лазерам, которые он уже раздал остальным — раздал всем, исключая Накано. Черты его лица выразили совершенно детское удивление.

— Он сказал мне… он сказал… — Тедж оживился. — Он сказал мне, что мы должны убить Гэллоу, и показал — как.

Он отвернулся и уставился поверх голов Алэ и Паниля на келп, дрейфующий на волнах. Лицо его приняло отсутствующее выражение.

— И ты с этим согласен, Накано? — поинтересовался Твисп.

— Это не имеет значения, — угрюмо твердил Накано. — Келп хочет, чтобы он умер, но он не умрет.

Твисп содрогнулся и посмотрел на Скади и Бретта.

— Мне он другое говорил. А тебе, малыш?

— Он показал мне запуск ракеты.

Бретт прикрыл глаза. Скади прижалась к нему, опустив голову ему на плечо. Он знал, что это видение было у них общим: тысячи людей, ныне живых лишь в памяти келпа. Там была и последняя агония обитателей Гуэмеса, и все, о чем погибшие когда-либо думали или мечтали. Он услышал мысленное восклицание Скади: теперь я знаю, каково быть мутью!

Скади слегка высвободилась из объятий Бретта и посмотрела на Твиспа.

— Келп сказал, что он мой друг, потому что я — одна из его учителей.

— А тебе он что сказал, Твисп? — спросил Бретт, широко открыв глаза и пристально глядя на длиннорукого рыбака.

— Он просто рассказал мне обо мне самом, — резко ответил Твисп, сделав быстрый глубокий вдох.