Убедившись, что нам и впрямь удастся завершить первую сборку генома человека в срок, я переключился на подготовку речи в Белом доме. Я знал, что президент, премьер-министр и Коллинз пользуются услугами профессиональных спичрайтеров, однако в нашу работу было вложено столько сил, что я хотел сам написать каждое слово в этом выступлении. Нам сообщили о широком освещении предстоящего события в прессе (реальность превзошла все ожидания) и о том, что оно будет передаваться в прямом эфире по ряду телеканалов мира, включая CNN и ВВС. Мы разволновались еще больше, когда узнали, что передача о научном открытии из Белого дома организовывается впервые в истории. Тем временем я получил черновик выступления Клинтона. Слова президента были столь благородными и вдохновляющими, что я почувствовал себя полным бездарем. На следующий день пришел текст речи Коллинза, который также, признаюсь, произвел на меня глубокое впечатление. Я уже начинал жалеть, что не пользуюсь помощью спичрайтера. Каждую ночь я засиживался допоздна, а написать удавалось лишь пару предложений или абзац. А между тем Белый дом все настойчивей требовал текст моего выступления. Но тут я получил речь Тони Блэра и пришел в бешенство. Написанная сэром Бобом Мэем, главным научным советником премьер-министра, она была настолько тенденциозной, что я начал подозревать Wellcome Trust в причастности к ее подготовке.

В расстройстве позвонив Ари, я сказал, что если Блэр выступит с этой речью, я бойкотирую церемонию в Белом доме и проведу собственную пресс-конференцию. Ари попытался меня успокоить, обещал немедленно позвонить Нилу Лейну и попросил не делать ничего необдуманного (в сущности, не делать ничего вообще) до звонка от него самого или от Нила. Тот, наконец, позвонил мне и предложил вместе пройтись по речи Блэра строчка за строчкой, дабы выяснить конкретные причины моей обиды. Когда я закончил, он уже ясно понимал мою позицию и отнесся к ней с сочувствием, однако не мог ничем мне помочь. «По вашей просьбе я бы изменил что угодно в речи Коллинза и даже президента, но вы просите внести поправки в выступление главы иностранного государства. Это просто невозможно».

Его отказ напомнил мне маневры Коллинза во время наших дискуссий в доме Ари, когда он, как раньше Ландерс, подчеркивал, что не может отвечать за своих коллег, и полностью отрицал свою причастность к передаче письма в Los Angeles Times, обвиняя в этом Wellcome Trust. Если ты поверил обману однажды, в этом виноват лжец, если дважды – ты сам. Я не мог допустить, чтобы ложь второй раз звучала в прямом эфире из Белого дома, и занял жесткую позицию: если выступление прозвучит в своем нынешнем виде, я не приду. Нил умолял меня подождать, пока он по крайней мере не попытается добиться изменения текста.

Будучи оптимистом, я продолжал работать над своим выступлением, сидя за компьютером дома в кабинете. После полуночи раздался телефонный звонок. Нил с облегчением уверил меня, что мои возражения всеми поняты и речь Тони Блэра будет переписана. Соглашусь ли я теперь участвовать в церемонии? Зная Нила, как человека честного и прямого, я поверил ему, и разговор быстро перешел на тему моего выступления. Я обещал передать текст к 6 утра, а пока ознакомил его с важнейшими положениями речи. Она ему явно понравилась. Наша следующая встреча должна была состояться утром в Белом доме. Нам предстояло раскрыть перед миром тайны генома человека…

В ту ночь, перед важнейшим днем в моей жизни, я не смог заснуть ни на минуту, ведь главам двух – даже не одного, а двух! – государств предстояло обнародовать результаты крупнейшего совместного исследования в биологии. Для многих предстоящее событие стало самым значительным за всю историю науки{192}. Несмотря на все свои угрозы его бойкотировать, я все-таки решил, что это будет «мой день». После разговора с Нилом Лейном я продолжил оттачивать свое выступление, заменяя отдельные слова то в одном, то в другом месте – вычеркивал предложения, менял местами абзацы. Снова и снова я звонил или писал по электронной почте Хизер и другим друзьям, чтобы узнать их мнение, не давая им спать до поздней ночи. Мое выступление должно было быть абсолютно безупречным.

К 6 часам утра, как и обещал, я отправил по имейлу текст своего выступления в Белый дом. Затем принял горячий душ и надел темно-синий костюм с официальным красным галстуком. Впереди был длинный и знойный вашингтонский день. За нами приехала машина с водителем, и мы с Клэр отправились в Белый дом. Мы жили в доме на Потомаке, и поездка заняла 25 минут. В последнее время наша супружеская жизнь была довольно напряженной из-за моей практически непрерывной работы над геномом, так что мы почти не разговаривали, а я снова и снова перечитывал свою речь.

По прибытии в Белый дом мы быстро прошли досмотр и присоединились к Коллинзу, его жене и Лейну. Вскоре появился крепко сбитый, щеголеватого вида Ари Патринос, и официальный фотограф Белого дома начал съемку. На нескольких фотографиях я, Ари и Фрэнсис держим в руках по экземпляру журнала Time, на обложке которого Фрэнсис и я стоим плечом к плечу, но мне было приятно, что я оказался немного впереди. Запечатлеть нас обоих вместе на фотографии потребовало не меньше усилий, чем завершить монументальное исследование, поскольку за всем этим стояло немало закулисных интриг.

Time освещал «геномную историю» почти с самого начала – в основном, благодаря репортажам научного обозревателя журнала Дика Томсона (сейчас он работает в Женеве, во Всемирной организации здравоохранения). Представители Белого дома и мы с Фрэнсисом и Ари согласились предоставить журналу права на эксклюзивные материалы по теме. Имелись в виду секретные интервью со всеми ключевыми игроками и ночные фотосессии, главная из которых проходила после полуночи в НИЗ. Перед началом мероприятия в Белом доме мне сообщили из Time, что редактор решил поместить на обложку только мою фотографию, но высокопоставленный чиновник из Белого дома настаивал, чтобы на обложке обязательно был и Фрэнсис. Однако Time заявил, что это «моя» обложка, и они не собираются ее менять. Но на следующий день Коллинз позвонил мне по телефону и стал умоляющим тоном говорить, что если на обложке будет изображен только один из нас, это будет неверно истолковано. Я нехотя согласился и позвонил Дику Томпсону – хотел быть великодушным и считал, что так будет правильно.

К счастью, в тот великий день разногласия были забыты, и все остро переживали чувство причастности к великому, историческому свершению. В Белом доме нас любезно приветствовали Фрэнсис и его жена, вокруг царила атмосфера напряженного ожидания – казалось, все буквально наэлектризованы предчувствием чего-то необыкновенно значительного. Президент Клинтон, вышедший поприветствовать нас, тоже был в приподнятом настроении и выглядел весьма воодушевленным. Позже он отвел меня в сторону и сказал, что у нас есть хороший общий знакомый – Томас Шнайдер. Его жена Синтия, посол в Голландии, оказалась горячим поклонником генетических исследований и уже раньше обращала внимание президента на мои достижения.