Они пытались говорить со мной. Они что-то кричали, но я больше не разбирала слов. Я забыла язык земли. Все мои счеты с землей были закончены. И теперь мне предстояло оплатить мой самый последний счет.

Я просила у них прощения. Я не могла плакать. С земным миром для меня было покончено.

Зашла в свою комнату и заперла за собой дверь. Распахнула дверь ванной и включила горячую воду, наполняя ванну. Я не зажигала свет. Все, что мне было нужно, — только темнота, исключительно темнота.

Ванна была моим спасением. Ванна была моим ласковым морем. Когда я погрузилась в теплую воду, по всему моему телу прошла мягкая, приятная дрожь. Мои губы что-то шептали. Очень скоро я разобрала собственные слова.

— Виргин… Меня зовут Виргин… Вирджиния… Мое новое имя… Новое после всего, через что я прошла.

Подняв нож, я полоснула себя по руке, по запястью одной руки, по второй, думая, как в темной воде расплываются невидимые мне темные змеи, почти не испытывая боль. Я зажмурилась и откинулась головой на жесткий фаянс ванны. В быстро наступающей темноте мне все чудилось, что за мной пристально наблюдают глаза Вирга Сафина. Они были единственным, что я забирала с собой.

Двое суток я провела в реанимации в состоянии искусственного сна. Сон специально поддерживали самые современные препараты. Это было ноу-хау той больницы, в которую я попала. Наверное, в чем-то они были правы.

Позже я узнала, что мое состояние было очень тяжелым. Из пяти литров крови, существующей в человеческом теле, я потеряла почти четыре. А смертельной считается потеря трех. Никто из врачей так и не понял, как я выжила. Про себя они назвали это каким-то чудом. Поначалу все было очень плохо, и врачи практически отчаялись меня вытащить. Мне сделали два срочных переливания крови и погрузили в состояние искусственного сна. Медленно и неуклонно я погружалась в темный коридор времени, в конце которого меня ждала смерть. Я мало что запомнила из этих двух суток. Почти ничего.

К концу вторых суток, открыв глаза, я разглядела белый потолок больничной палаты и какие-то тонкие провода, тянущиеся к моей руке — провода капельницы. Разглядела массивную бутылку, из которой в руку мою капала темная жидкость. Слегка пошевелив рукой, почувствовала сильную боль, а, опустив глаза, увидела, что запястья мои туго перебинтованы.

Потом я увидела лицо женщины. Оно возникло сразу, как только я впервые испытала физическую боль и поняла, что жива. Лицо было белое, массивное, оно возникло передо мной из ниоткуда заполонило разом всю комнату и показалось мне невероятно объемным.

Женщина наклонилась ко мне, и я утонула в темном море огромных, очень знакомых мне сверкающих глаз — глаз, страшно напоминающих глаза одного человека. И, как у него, для меня были очень важны и значительны последствия этого темного взгляда. Сверкающие алмазы темной воды врывались в мою судьбу второй раз. Женщина наклонилась ко мне так низко, что я уловила терпкий, едва уловимый аромат ее духов.

— Все будет хорошо, милая девочка. Я здесь для того, чтобы тебя спасти.

Ее неожиданные слова, вполне ясно донесшиеся до меня сквозь вернувшееся сознание, вызвали у меня какой-то протест, и я попыталась пошевелиться. В тот же самый момент руки мои обожгла острая боль, тут же пригвоздившая к земле, и вместо слов из меня вырвался тихий, но мучительный стон.

— Лежи спокойно. Ты должна вести себя тихо. Я здесь, чтобы тебя спасти. Но никто не должен знать, что я здесь. У нас очень мало времени. Поэтому лежи тихо. И помни: я единственный человек, который может тебя спасти.

В этот момент послышались шаги в коридоре. Женщина приложила палец у губам. Собственно, я и не собиралась ничего говорить. Я рассматривала ее очень внимательно. Лицо ее, в котором я пыталась разглядеть каждую черту, играло со мной странные шутки. Иногда мне казалось, что я знаю ее, что я не раз уже ее видела. А в другой — что нет, что передо мной находится совершенно незнакомый человек. Но один только взгляд, один поворот головы, наклон лица в сторону, и передо мной вновь играли знакомые, привычные черты, пока я не начинала думать о том, что все происходящее со мной — совсем не игра ее лица, а последствия снотворного, которым меня накачивали.

Она совсем не была молодой, да и не пыталась молодиться. У нее были седые, совсем белые волосы, красиво уложенные в элегантную короткую стрижку. Ясные черные глаза, умело наложенный макияж в пастельных тонах. В изящных ушах сверкали камушки — я определила небольшие бриллианты. Ее изящную, совсем тонкую фигуру облекал черный брючный костюм. Белая блузка красиво подчеркивала ее белые волосы. Одета она была невероятно элегантно и совсем не дешево, что быстро определил мой наметанный на тусовках с Сафиным глаз. Ей было приблизительно 60 лет. Но даже в своем возрасте эта женщина казалась очень красивой. Должно быть, в молодости она просто сводила с ума.

Шаги приближались. Еще раз приложив палец к губам, женщина с молниеносной скоростью вскочили с моей кровати и скрылась за какой-то боковой дверью справа, за которой я угадала ванную. Дверь палаты открылась, и на пороге появился врач.

Врач не понравился мне с первого взгляда. Подойдя ко мне, он буквально вздохнул с облегчением, которое даже не удосужился скрыть.

— Ну слава Бога, очухалась! А то тут всех на уши своей глупостью поставила! Скажи спасибо своему дружку, что здесь очухалась, а не в психушке! Мы таких, как ты, сразу в психушку отправляем. Моя бы воля, гнила бы ты там до конца своих дней. Но твой дружок крепко тебя любит. Отвалил за тебя целое состояние. Любит. Не пойму только, за что.

Он потрогал капельницу, поднял вверх и сразу отшвырнул мою левую руку — боль была такой жуткой, что я едва не закричала.

— Ага, больно? А обезболивать не буду! Специально не буду! Так тебе и надо. Лежи и чувствуй, какую глупость ты выкинула. Вот пусть болит. Скорее до ума дойдет. Через день разрешу тебе вставать.

С этими словами врач вышел из моей палаты, громко хлопнув дверью. Из ванны тут же вышла женщина и вернулась к моей кровати. Она улыбалась.

— Не обращай внимания на этого хама! Он ничего не знает о твоей жизни. А я знаю всю правду и безмерно горжусь тобой.

— Какую правду ты знаешь? — вырвалось из меня. Я не знаю даже, почему обратилась к ней на «ты». Я только чувствовала рядом с этой женщиной какую-то странную свободу и спокойствие. Меня словно успокаивало ее присутствие. И я снова выпалила.

— Если ты знаешь правду, ты — ангел?

— Ангел, — без тени улыбки, слишком серьезно сказала она, — твой. Я твой ангел, который теперь будет отвечать за твою жизнь. Но, к сожалению, я пришла слишком поздно.

— Другого выбора у меня не было.

— Я знаю, — женщина кивнула, — Послушай, у нас очень мало времени. Никто не должен знать, что я была здесь. Если хочешь жить, никому не говори о моем появлении. Особенно Василию.

— Что? — обмерла я.

— Василий не знает, что я здесь. Он не знает, что я прилетела в страну. Но как только я узнала, что произошло с тобой, тут же села в первый же самолет. Я приехала тайком. И сохранить эту тайну в твоих интересах. Только так мы сможем тебя спасти. И, конечно, спасти Василия. Я для этого приехала тоже.