В 1956 году в нее были внесены важные дополнения. «В апреле 1956 года Президиум ЦК КПСС принял решение о создании комиссии для проверки обстоятельств убийства Кирова и других дел времен «культа личности». Это была первая попытка пересмотреть «кировское» дело. Все комиссии, а их было шесть, работавшие в разное время и независимо друг от друга, пришли к единому мнению, что в Ленинграде подпольной террористической троцкистско-зиновьевской организации не существовало и участники бывшей оппозиции, в том числе и лица, осужденные по делу Николаева, к убийству Кирова не причастны. Однако реабилитация 13 расстрелянных по «ленинградскому делу» последовала только в 1989 году»[351]. Странно это – формально это жертвы политических репрессий, а во времена Никиты Хрущева считались все равно виновными. Звучит цинично, но во время «оттепели» политическому руководству страны выгоднее было реабилитировать этих людей – еще аргумент доказывающий, что Сталин – злодей и тиран. Почему этого не произошло и чем так сильно перед советской властью провинились эти люди – тема для отдельной книги. Мы сейчас коснемся двух главных фигурантов этой истории: жертвы и убийцы.

В Санкт-Петербурге есть мемориальный музей – квартира первого секретаря Ленинградского обкома Сергея Кирова. В доме № 26/28 на Каменноостровском проспекте, в квартире № 20 с 1926 года по 1 декабря 1934 года жил глава города. По современным меркам он занимал скромное жилье – всего лишь пять комнат: кабинет, библиотека, столовая, комната отдыха и спальня. Плюс две просторных прихожих, кухня и комната для домработницы. Хотя поражает не это, а холодильник американской фирмы “General Electric”, который был выписан специально для Кирова. Каждый такой холодильник стоил тогда вдвое дороже автомобиля “Форд”[352].

Хозяину холодильника не чужды были и гастрономические изыски. Особенно если учесть, что в те годы в городах была карточная система, а в сельской местности люди голодали. Каждый день Кирову подавали печеную картошку, пельмени, тушеное мясо и гречневую кашу в горшочке. Все это готовили приходящая кухарка и бывший повар греческой королевы, не успевший сбежать из России в годы революции[353]. Для справки: в 1929 году ленинградские рабочие могли выкупить по фиксированной цене 800 граммов мяса и кило макарон в месяц, а врачи, учителя, журналисты имели право аж на 400 граммов мяса[354]. Карточки отменили только в декабре 1934 года.

Не чужды были вождю ленинградских коммунистов и другие слабости. Историк Алла Кириллина, в интервью журналисту газеты «Труд 7» сообщила:

«У Сергея Мироновича были непростые отношения с его женой Марией Львовной Маркус, с которой он состоял в браке 22 года, вплоть до своей гибели. Это была незаурядная, по тем временам образованная, а в молодости и очень симпатичная женщина. Она музицировала, играла в самодеятельном театре. Киров, вероятно, не испытывал к жене всепоглощающей любви, но относился к ней с глубоким уважением.

В Ленинграде Мария Львовна занимала должность директора дома, где перевоспитывались малолетние проститутки. Однако бывшая гимназистка не была готова к этой работе.

В 1930 году у нее случился микроинсульт. После чего она как женщина стала терять привлекательность: ее постоянно мучили головные боли, она уже не следила за собой…

В это время у Кирова, видимо, начали появляться, скажем так, подруги. Мне довелось видеть необычный документ – составленный сотрудниками НКВД список женщин, которые были или могли быть (против каких-то фамилий стоят вопросы) любовницами Кирова. Я никогда не называю фамилий этих женщин. Скажу лишь, что некоторые из них умерли сравнительно недавно…»[355].

Известно лишь имя одной из них – Мильды Драуле (по утверждению Аллы Кириллиной ее нет в списке) – супруги Леонида Николаева. Была она на самом деле любовницей вождя ленинградских коммунистов или это фантазия ревнивого супруга – для нашей книги это не важно. Главное, что Сергей Киров вел, скажем так, аморальный образ жизни и тем самым спровоцировал свое убийство. Пикантный факт. В ходе осмотра одежды убитого на кальсонах были обнаружены свежие пятна спермы[356]. Понятно, что следствие даже не пыталось выяснить причину их появления. Вот что написала в июне 1933 года Мильда Драуле своей автобиографии: «Родилась в августе м-це 1901 года (в бывш. Петроградской губ.) Родители мои происходят из крестьян. Отец, как младший сын своего отца, не получивший поэтому земельного надела, вынужден был с малолетства идти батрачить. 35 лет тому назад он из Латвии выехал в Россию. Все время работал у помещиков. С 9-ти лет я тоже стала работать на помещика – пасла свиней, коров, а постарше работала в огороде и на полевых работах (бесплатно). Зимой училась. В 1916 году окончила Высш. Начальн. Учил. По окончании школы до 1919 года работала на полевых работах. В 1919 году работала в Волисполкоме, откуда меня вскоре командировали на Губ.[ернские] Продовольств. – Статист. Курсы, по окончании которых в течение 1920 и 1921 годов работала в распоряжении Петрогубпродкома и Стат. Бюро по определению размеров продразверстки и продналога (в Кингисеппском, Лужском и Д[етско]-Сельском уездах). В 1921 году вернулась обратно в Волисполком, работала секретарем, потом членом В[олостного] Исполнительного] К[омитет]а, В июле 1922 года Лужский Уком партии отозвал для работы Зав. Учраспредом. Там проработала до 1926 года. После этого по семейным обстоятельствам уехала в Ленинград – поступила на работу в Управление Связи. В 1927 году работала по переписи в Выборгском РК ВКП(б), затем на производстве на зав. «Прогресс». В 1928 году ввиду болезненного состояния ребенка пришлось работу временно оставить. В 1929 году по предложению к-ва стала работать на ф-ке «Кр. работница» – счетоводом, потом Управделами. С 1930 по 1932 год работала учетчиком в отд. кадров обл. К-та и ЛК. Член ВКП(б) с 1919 года Начиная с 1921 года, все время участвовала в партработе, как член бюро ячейки или к-ва, выполняя разную организационную работу. В 1930 году была выбрана отсектором к-ва ф-ки «Кр. Работница» (работала по совместительству). С 1921 по 1926 год принимала участие в комсомольской работе – организации сельских ячеек, член бюро к-ва, член Укома, затем товарищ председательского товарищеского суда при Укоме. Кроме того, работала в добровольческих обществах и пр. По партпросвещению окончила норм, школу, а также маркс. – ленинский кружок. При мне живет семья – двое детей – 6-ти и 11/2 лет и больные старики отец и мать (75 и 70 лет)…». В 1925 году она вышла замуж за Леонида Николаева. Молодожены переехали из Луги в Ленинград и поселились в трехкомнатной квартире матери Николаева на Лесном проспекте, 13/8, кв. 41. Здесь проживали: мать Леонида – Мария Тихоновна, 52 лет, его бабушка, Ларионова Евдокия Ларионовна -71 года, его сестра Екатерина Васильевна 28 лет с мужем Рогачевым Иваном Львовичем, 31 года, младшая сестра Анна, 19 лет, родственник Николаевых – Васильев Александр Васильевич, 52 лет. Жили Васильевы, по меркам тех времен, учитывая дефицит жилья, роскошно. Мать с бабушкой и младшей сестрой занимали одну комнату, Леонид с женой – вторую, старшая сестра с мужем – третью. НЕ повезло лишь Васильеву – «сапожник-починщик», который работал и жил на кухне. В 1927 году в семье Николаевых родился первенец по имени Маркс. В 1931 году Мильда родила второго ребенка – Леонида, а семья получила трехкомнатную квартиру в новом доме на улице Батенина в Выборгском районе. В апреле 1931 года Леонида Николаева приняли на работу в Ленинградский областной комитет ВКП(б) инструктором-референтом. В сентябре 1931 года его с партийной работы перевели в областной совет общества «Долой неграмотность». Это было тринадцатое место работы Николаева, занесенное в «Трудовой список». Здесь Леонид «вытерпел» ровно год. В августе 1932 года его зачислили инспектором Инспекции цен Рабоче-Крестьянской инспекции (РКИ). Инспекция располагалась в Смольном. Уволили супругов из Смольного почти одновременно. В августе 1933 года Николаев использовал очередной отпуск и был уволен 1 октября с формулировкой «ввиду ухода на учебу». 23 августа Драуле командировали «для работы Зав. Группой учета УУ НКТП [Управление уполномоченного наркомата тяжелой промышленности] с окладом 275 рублей», но сначала на временную должность инспектора с окладом 250 рублей. Только 19 января 1934 года Мильду зачислили в штат с окладом 275 рублей. Основная причина ее перевода из обкома в наркомат – наличие неблагонадежных родственников. Брат мужа – Петр Николаев дезертировал из Красной Армии, а ее родной брат – Петр Драуле был арестован за денежную растрату. В Управлении наркомата Драуле проработала до 1 января 1935 года и была уволена по «сокращению штатов». Любопытная подробность: очередной отпуск в августе 1934 года она провела вместе с детьми в Сестрорецке, о чем показала на следствии. Отметим, что в то же время там отдыхал и Киров. Через неделю после увольнения – 7 января 1935 года – ее заочно (находилась во внутренней тюрьме Управления НКВД) исключили из членов ВКП(б) «за полное отсутствие большевистской бдительности, за скрытие от партии к.р. работы своего мужа Николаева и брата последнего, дезертировавшего из рядов Кр. армии для к.р. террористической деятельности, и что своим поступком Драуле скатилась в лагерь открытых врагов партии и рабочего класса»[357]. Процитируем другой фрагмент интервью Аллы Кирилловой, где она рассказал о Леониде Николаеве: «Это был выросший в нищете тщедушный, очень низкорослый человек с короткими, кривыми ногами и длинными, почти доходящими до колен руками. Был крайне амбициозен, отличался истеричностью, неуживчивостью и тягой к склокам. Сменил много мест работы, нигде подолгу не задерживался… Последнее место работы убийцы Сергея Мироновича – Институт истории ВКП (б) Ленинградского обкома партии. В апреле 1934 года у него и там произошел конфликт. За отказ от мобилизации на транспорт его сначала исключили из партии, а затем уволили. Он сумел добиться восстановления в партии, получив выговор за грубость и хамство, проявленные при рассмотрении его персонального дела. Постепенно в голове этого глубоко обиженного, со многими комплексами человека созревает план: совершить громкий террористический акт и тем самым «войти в историю». «Я на все теперь буду готов, а предупредить этого никто не в силах. Я веду приготовление, подобно Желябову», – записал он в своем дневнике. На допросах Николаев показал, что 14 ноября встречал Кирова на Московском вокзале. Для того, чтобы убить. Ему, видимо, помешало присутствие большого количества охранников. Добавлю, что за месяц до этого он крутился возле дома Кирова на Каменноостровском проспекте, был задержан сотрудниками милиции, допрошен, но затем отпущен. Вероятно, и в Таврический дворец Николаев прорывался именно для того, чтобы совершить убийство. Но обстоятельства сложились так, что он повстречался со своей жертвой чуть раньше… В нашем городе не было тогда ни одного политика, который по авторитету и популярности мог бы конкурировать с Сергеем Мироновичем. К тому же Николаева доводили до бешенства получаемые им подметные письма, в которых говорилось о, скажем так, неформальных контактах его жены с Кировым. И здесь возникает вопрос: кто и зачем подбрасывал эти письма? Это до сих пор неизвестно. Могу лишь высказать предположение. В стране тогда имелись весьма влиятельные люди, у которых были основания испытывать острую антипанию к Кирову. Возможно, именно они и подталкивали Николаева к трагическому шагу…»[358].