Вечер первого дня эвакуации прошел спокойно, но на другой день по влиянием неизвестно откуда пущенных невероятных слухов началась паника. Говорили, что григорьевцы уже проникли в город и ждут только сигнала, чтобы начать резню всех буржуев. С утра мой штаб был осажден просящими разрешения ехать на «Доланде». Я не отказывал и давал разрешительные билеты на все три парохода, но после полудня ко мне спешно прибежали с парохода доложить, что толпа без всяких разрешений штурмом взяла пароход, что там уже больше тысячи человек и народ все прибывает и прибывает. Я спешно поскакал на «Доланд» и, действительно, увидел лезущих со всех концов на пароход людей. По счастью, в это время прибыли железнодорожники полковника Месснера. Я назначил полковника Генерального штаба Ильина сухопутным комендантом парохода, и он быстро принял все нужные меры.

Железнодорожники с винтовками были размещены около сходни и по бортам, а для устрашения на борту были выставлены два пулемета. Порядок сразу восстановился, но начались раздирающие сцены. Женщины плакали и просились на пароход. Меня выручил комендант большого парохода «Калерой Сапарис», о существовании которого я даже не знал. Он явился ко мне на «Доланд» и заявил, что отдает свой пароход в мое распоряжение. Я сейчас же обратился с речью к публике и заявил, что комендант парохода «Сапарис» поведет их к себе на пароход, так что все там спокойно разместятся. Он действительно увел с собой человек триста, и на набережной против нас стало просторно.

Когда я разобрался, почему публика была в такой панике, оказалось, что на некоторых пароходах команда ушла на берег и сказала, что не вернется на пароход. Тогда публика, испугавшись, что останется в Одессе, бросилась на «Доланд», в расчете, что «Доланд» со мной уйдет наверное. Таким образом, многие, рассчитывавшие ехать в Константинополь, попали в Новороссийск.

Однако и на «Доланде» не все прошло гладко. Оказалось, что старший механик отправил еще вчера какую-то важную часть машины для исправления на завод. Работы было на два часа самое большое, но к полудню другого дня часть все еще не была готова. Пришлось на завод отправиться моему флаг-капитану капитану 1-го ранга Заеву в сопровождении пяти человек с винтовками и в своем присутствии сделать нужное исправление. Пароходную команду я приказал на берег не спускать, но несколько человек все-таки ухитрились удрать.

Сделав приблизительный подсчет публики, бывшей на пароходе, я убедился, что всех импровизированных пассажиров было более тысячи человек. При хорошей погоде это, конечно, не так много, но в случае бури могло бы доставить много хлопот. У каждого пассажира были вещи, и все это могло начать перекатываться с борта на борт, сшибая с ног и калеча публику. Чтобы избежать этих неприятностей, я решил вывести «Доланд» на рейд, но так как машина еще не была исправна, то мы обратились к проходившему мимо буксирному пароходу, и он нас вывел из гавани. Теперь можно было быть спокойным и, пока чинилась машина, прибраться немного на пароходе и приготовиться к путешествию. Однако и пребывание на рейде не спасло от новых пассажиров. То и дело подходили шлюпки, за которые платили по тысяче и более рублей, чтобы покинуть набережную.

Рейд тоже оживлялся все более и более: там стояло несколько военных судов, в том числе два судна под Андреевским русским военным флагом, канонерская лодка «Кубанец» и яхта «Лукулл». «Кубанец» была единственная канонерская лодка Украйны, а «Лукулл» была яхтой гетмана. Я был очень рад, что они переменили свой украинский флаг на Андреевский, но удивился, чей может быть на «Кубанце» поднят контр-адмиральский флаг. Мой флаг-офицер Пашкевич спросил по семафору «Кубанец», кто держит на нем флаг, и получил ответ, что контр-адмирал ***.[339] Капитан 1-го ранга был произведен гетманом в контр-адмиралы и мог, конечно, поднимать украинский адмиральский флаг на мачте, но это, по-моему, отнюдь не означало права носить Андреевский адмиральский флаг. Члены моего штаба просили меня сделать сигнал «Кубанцу» спустить контр-адмиральский флаг, но я не считал себя вправе распоряжаться, так как на море хозяином был адмирал Канин, а заместителем его в Одессе адмирал Покровский.

По семафору же мы узнали, что на «Лукулле» находится штаб Покровского, а сам Покровский, как выяснилось позже, объявил, что он останется с народом, что в переводе на русский язык обозначало «с большевиками». Потом, однако, мы узнали, что народ заставил Покровского шесть недель скрываться в камышах в Днепровских устьях, питаясь неизвестно чем и как. Спустя некоторое время контр-адмиральский флаг на «Кубанце» спустили и подняли обыкновенный вымпел. Мне передали, что офицеры «Кубанца» сами попросили украинского адмирала спустить флаг, но я думаю, что тут имели влияние и частные переговоры моих офицеров с ними.

Когда все мои пароходы вышли на рейд, я им передал приказание идти самостоятельно в Новороссийск по мере готовности.

Наша машина была готова к утру 4 апреля, и мы снялись с якоря. Мне очень не хотелось уходить, пока не будет окончательно выяснено положение в Одессе, но тысяча с лишним пассажиров, не имеющих с собой никакой провизии, заставляла торопиться, и в 5 часов 5 апреля мы снялись с якоря и пошли в море. Переход вышел прямо на заказ. Чудная погода стояла все три дня, так что беженцы даже развеселились и, несмотря на скученность и все практические неудобства, устраивали церковные службы и светское хоровое пение.

В Новороссийск мы пришли 8 апреля к вечеру и ошвартовались у мола. Вслед за нами пришел «Калерой Сапарис». Пароход Регира пришел на другой день, а с «Батумом» произошло несчастье. Капитан его, как оказалось, был сильно пьющий человек и со своими помощниками устроил кутеж. Морской комендант также оказался не на высоте положения, и пароход ночью в тумане наскочил на камень у Балаклавы. По счастью, удар был не очень сильный и ему удалось самостоятельно сняться с мели и войти в бухту Балаклавы, но там он должен был сесть на мель основательно, чтобы не затонуть. Впоследствии он был починен и снова начал свои рейсы. Капитан и комендант были преданы суду.

Как потом выяснилось, эвакуация прошла благополучно, и все желавшие выехать из Одессы успели выбраться в Константинополь. Пароходы неисправные и не могущие идти сами французы отбуксировали в Тендровскую бухту, и лейтенант Машуков их впоследствии чинил и отправлял в Новороссийск, за что получил особую благодарность главнокомандующего.

Наша Одесская дивизия проследовала с французами в Бессарабию, а оттуда в Добруджу, откуда уже пароходами прибыла в Новороссийск и вступила в состав Добровольческой армии.

Все чины штаба и управлений Шварца приехали в Константинополь, там все перессорились и рассеялись в разные места. Часть из них поехала к адмиралу Колчаку, а большинство вернулось к Деникину в Новороссийск. Забавнее всего, что эти господа обвинили меня в том, что я их не взял с собой, когда мой плакат висел в штабе в течение двух дней и кто желал, те все воспользовались моими пароходами. Было назначено по этому поводу следствие, и я дал такое показание, поддержанное многими другими лицами, что всем обвинителям пришлось сконфузиться и поспешно стушеваться, а следствие было прекращено.