На место Санникова генерал д’Ансельм назначил генерала Шварца,[337] известного военного инженера, составившего себе имя быстрым укреплением Ивангорода и Трапезунда во время Великой войны. Какие мотивы заставили его принять это назначение, я не могу понять до сих пор.

Обдумав свое положение, я решил, что с уходом Санникова автоматически вышел в отставку и я в качестве помощника по морской части главноначальствующего и в этом смысле подал рапорт генералу Шварцу, сообщая ему, что я остаюсь начальником центра Добровольческой армии впредь до замены меня другим лицом генералом Деникиным. Пришлось соответственно переделать и все бланки, и печать. Шварц сейчас же пригласил меня и попробовал уговорить, но я заявил, что тесно связан с Добровольческой армией и могу работать только находясь в ее составе. Мы, впрочем, расстались с ним миролюбиво, причем я обещал ему полное содействие. Помощником по морской части был назначен адмирал Хоменко, с которым мы были в приятельских отношениях.

Я запросил генерала Лукомского об инструкциях, соответственно новому положению вещей, но ответа получить не успел, так как события разыгрались раньше, чем мы все думали. Почти все служащие остались на своих местах, и по виду казалось, что ничего особенного не произошло. Дивизия также осталась на позициях и продолжала подчиняться французскому командованию. К этому времени она достигла 8 тысяч, что представляло уже значительную силу.

Мне не удалось ни повидаться, ни снестись с генералом Тимановским, чтобы выяснить его точку зрения на происшедшие перемены, почему я и решил действовать самостоятельно как представитель генерала Лукомского в Одессе. Прежде всего мне, конечно, надлежало подготовить возможность эвакуации на случай, если позиция будет прорвана и французы отступят на свои корабли, но сделать это скрытно, не возбуждая паники и подозрений со стороны французов, было не так просто. Я переговорил с Хоменко, что он думает по этому поводу. Он отвечал, что, по его личному мнению, думать об этом еще рано, но что во всяком случае в Одессе много пароходов как русских, так и иностранных, почему эвакуация не представит затруднений во всякое время.

На всякий случай я все-таки решил принять свои меры. В моем распоряжении в это время были два парохода: один тысяч в 7 тонн, товаропассажирский, по имени «Доланд», который подготовлялся к очередному рейсу в Новороссийск с припасами для добровольцев, и другой, тысячи в полторы тонн, принимавший специально снаряды с острова Березань. Я решил задержать «Доланд» до выяснения положения. Третий пароход, также небольшой, принадлежал компании Регир, моим хорошим знакомым. Он стоял без дела, и я просто попросил у г-жи Регир разрешения взять его в свое распоряжение. Таким образом, у меня было три парохода, и я мог уже до некоторой степени спокойно выжидать дальнейших событий.

Они не заставили себя долго ждать. Настроение в Одессе было нервное, но французы все время успокаивали население, хотя слухи о том, что французы собираются эвакуировать свои войска, ходили уже несколько дней. Один раз я зашел к Регирам, что делал очень часто, и мадам Регир мне сообщила, что они узнали из достоверных источников, что фронт союзников прорван и что атаман Григорьев обещал быть в Одессе через три дня.

Всевозможными слухами Одесса была полна всегда, и потому я не придал особого значения ее словам, но все же решил проехать к генерал-квартирмейстеру штаба Шварца, чтобы узнать, нет ли чего нового. Я застал его в скверном настроении. Он взял с меня слово никому ничего не говорить и сообщил, что французские солдаты совершенно не желают сражаться. Значительная часть войск снова без боя отступила и бросила на произвол судьбы несколько вполне исправных танков. Полковник N (забыл фамилию) сообщил мне о своей уверенности, что на днях состоится эвакуация, и просил меня оставить для него место. Это уже было серьезнее, чем я думал. Вернувшись в штаб, я, конечно, никому ничего не сказал, как и обещал, но вызвал к себе всех трех комендантов пароходов и приказал им иметь запасы всего нужного для перехода в Новороссийск. В тот же вечер я сам переехал жить в штаб с Пироговской улицы, чтобы быть все время в курсе событий.

На другой день все разъяснилось: французы вступили в переговоры с атаманом Григорьевым. Он обещал им их не трогать, а они обязались в двухдневный срок эвакуировать Одессу. Французы предоставили всем желающим эвакуироваться в Константинополь на русских и иностранных кораблях. Я немедленно отправился к начальнику штаба генерала Шварца генералу Мельгунову[338] и заявил ему, что со своими тремя пароходами на другой день вечером ухожу в Новороссийск, причем предложил взять с собой как его, так и весь состав военных управлений. Он несколько сконфузился и сказал, что едет вместе с генералом Шварцем в Константинополь для окончания всех дел с французами, а своим управлениям предоставляет ехать куда они хотят. Тогда я своей рукой написал большой плакат и пришпилил в приемной комнате штаба на Пироговской улице, что пароход «Доланд» уходит в Новороссийск и все военные чины приглашаются на нем следовать.

Через несколько часов ко мне явился полковник Месснер и объявил, что он с 40 человеками военных железнодорожников поедет со мной, и еще последовало заявление человек на сто, так что я думал, что мы будем ехать совершенно просторно. Было объявлено, что французские войска и с ними наша дивизия перейдут в Бессарабию сухим путем. Для французов это было удобно и безопасно, так как румынские войска занимали железнодорожную линию Бендеры – Раздельная, и таким образом их фланговый марш происходил под прикрытием.