– Ни в коем случае! – пообещал Дрессер, подумав о том, что Джорджии ему придется обо всем рассказать. Она имеет право знать и, возможно, даже пошепчется об этом с подругой. – Эта идея посетила меня совсем недавно, но представляется плодотворной. И теперь еще кое-что. Если Ванс до сих пор жив, отчего он не вернулся в Англию? Да, у судей тотчас после дуэли возникли вопросы, но в итоге все согласились, что об обвинении в намеренном убийстве речь не идет.

– Но как мог Селлерби убить Ванса? Хилый, изнеженный Селлерби? Да этот Ванс рядом с ним просто грубое животное! Любитель помахать как кулаками, так и шпагой!

Но на это у Дрессера был готов ответ:

– Отравление. Перриман сказал, что Селлерби не выносит даже вида крови и может, завидев ее, свалиться без чувств, так что в качестве орудия убийства клинок или пуля отпадают. Селлерби – классический тип отравителя, он хладнокровен и хитер. Но как бы то ни было, лучше нам всем сейчас относиться с предельным вниманием к провизии, привозимой в Брукхейвен.

– Боже правый, сэр! Полагаете, моя семья в опасности?

– Не думаю, что дело приняло настолько скверный оборот, – заверил его Дрессер. – Сам Селлерби сейчас в Лондоне и явно не пожелает прибегать к чьим-то услугам – зачем ему лишний свидетель? – однако если вдруг пришлют еду или питье в виде подарка, советую быть крайне осторожными.

Торримонд в волнении мерил шагами комнату, заложив руки за спину.

– Омерзительное дело! И все же я сомневаюсь в вашей правоте, Дрессер. Допустим, Селлерби отравил Ванса. Но как тогда он умудрился дотащить столь внушительное тело до реки и при этом остаться незамеченным?

– Мне нравится ваш скептицизм, к тому же он необычайно полезен. Благодарю от души! Но давайте представим, что он назначает Вансу встречу, намереваясь якобы с ним расплатиться, где-нибудь в гостинице или таверне, в комнате, окна которой выходят на реку. Таких в Лондоне великое множество. Ванс приезжает туда, Селлерби наливает ему бокал отравленного вина, произносит тост, но лишь делает вид, что пьет, а затем невозмутимо наблюдает, как умирает Ванс. Потом он освобождает тело от всего, что может помочь его опознать: снимает обувь, на которой может быть клеймо башмачника, сюртук, который изобличает в Вансе джентльмена. Затем наполняет его карманы свинцом или камнями, втаскивает тело на подоконник и просто сбрасывает вниз, в воду. Скорее всего дождавшись наступления темноты.

– И он ждет темноты в комнате один на один с мертвым телом?

– Не спорю, Селлерби – утонченный кавалер, но характер имеет железный. Вся его трепетность лишь показная. Итак, он дожидается прилива, и… Простите, я должен сделать приписку в письме к Перриману.

Он сломал печать и принялся что-то писать.

– Да, впечатляющий рассказ, – задумчиво произнес Торримонд, – но я продолжаю настаивать: у вас нет ровным счетом никаких веских доказательств!

– Однако есть шанс их отыскать. Прежде всего нам предстоит доказать, что Ванса нет в живых, и обнаружить место его гибели, а также найти людей, которые помнят Селлерби и Ванса и видели их вдвоем.

– И даже если все это вам удастся, этого явно недостаточно, чтобы обвинить столь высокородного джентльмена.

– Всему свое время. Сейчас же нам надлежит помнить, что Селлерби очень опасен. Ведь если я прав, то он собственноручно совершил убийство, невзирая на боязнь крови. Я могу даже предположить, что он причастен к гибели собственного камердинера. Допускаю даже, что граф при определенных обстоятельствах способен раскроить человеку череп. – Дрессер вновь запечатал послание, чтобы затем передать слуге. – Ни под каким предлогом нельзя допускать, чтобы он приближался к Джорджии, боюсь, что чувства его к ней сейчас более всего напоминают смесь обожания и жгучей ненависти.

– Черт подери, как театрально! И все это под крышей моего дома! Я ни в чем не обвиняю вас, Дрессер, но это мне отчаянно не нравится.

– Как, собственно, и мне самому, – развел руками Дрессер. – Я сделаю все от меня зависящее, чтобы защитить как вашу семью, так и Джорджию Мейберри. Большее не в моей власти.

– Что между вами происходит? – напрямик спросил Торримонд.

– Я сам бы хотел это знать. Да, мы успели сблизиться с ней, но мезальянс чересчур очевиден. А теперь еще и вся эта история. Я не успел рассказать вам, как тяжело она переживает. Она считает себя виновницей всего происшедшего, и тут я возлагаю большие надежды на вашу жену – возможно, она сумеет ее успокоить и заставит образумиться. Джорджия не хотела, чтобы я ехал с ней, – отчасти оттого, что полагает, будто подвергает опасности любящих ее мужчин.

– А вы ее любите? – спросил Торримонд.

Он никогда не задал бы столь откровенного вопроса без необходимости, и Дрессер это понимал.

– Да, однако в делах любви я вовсе не похож на Селлерби.

Торримонд понимающе кивнул:

– Еще тогда, в Треттфорде, мне почудилось, что между вами что-то есть, и жена согласилась со мной. Искренне желаю вам удачи.

– Благодарю, – поклонился донельзя изумленный Дрессер. – Однако я приверженец спокойной сельской жизни.

– Как, впрочем, и я. Но в Лондоне мне, так или иначе, частенько приходится бывать – ведь у меня, как и у вас, есть обязанности в парламенте.

– Жизнь в столице – удовольствие недешевое, особенно если со мной будет Джорджия. Будь я один, я смог бы довольствоваться непритязательными апартаментами, но она неминуемо захотела бы большего.

– Вы можете останавливаться в Эрнескрофт-Хаусе. Резиденция родителей Джорджии достаточно велика, так что затрат на городское жилье вы сможете избежать.

Дрессер не мог предположить, как Джорджия отреагировала бы на подобную перспективу, однако это была недурная идея. Поистине недурная!

– А как быть с ее страстью к изысканным и дорогим нарядам?

Торримонд скорчил унылую мину:

– А вот это уже проблема посерьезнее. Однако, насколько мне известно, она предпочитает сама придумывать наряды. Возможно, ей придется по вкусу идея создавать шедевры портновского искусства за вполне умеренные деньги. Это ведь тоже своего рода вызов общественному вкусу.

– Наверное, такое возможно. – В голосе Дрессера звучало сомнение.

– Она еще очень молода, Дрессер, и вполне может измениться. Быть может, пережив все эти потрясения, она утратит вкус к прежней экстравагантности.

– Некоторым это не удается даже в старости, – сказал Дрессер. – Впрочем, вы подарили мне надежду. Но главное сейчас – обеспечить безопасность Джорджии.

Рыдающая Джорджия сидела на диванчике в будуаре Лиззи, а подруга нежно обнимала ее. Она уже изнемогла от слез и, хотя чувствовала себя немного лучше, все еще терзалась чувством вины.

– Ты не должна винить себя, дорогая, – говорила Лиззи. – Это все равно что обвинять небо в том, что оно порождает молнии. Если Селлерби на самом деле придумал столь хитрый план, то он настоящий злодей и всегда был таковым. И вовсе не ты сделала его злодеем.