«Все вместе».

Когда девочки подошли к ограде и поздоровались, Тереза ощутила свой новый статус. К ней относились с уважением, с благоговением, будто она оказала милость, пригласив их к себе на аудиенцию. И Тереза наслаждалась этим чувством, ведь никогда раньше ей не оказывали столько внимания. Восхищенного внимания.

Они хвалили ее формулировки, цитируя отдельные фразы или строки. Кое-кто говорил, что ее слова в точности описывают их ощущения и они бы желали научиться так же искусно выразить это. Наслушавшись похвал, Тереза надела маску ложной скромности и начала говорить, что никаким удивительным талантом не обладает, что любая из них сможет… и так далее.

Тереза была для них авторитетом, но девочки не стеснялись говорить с ней, чувствуя, что сделаны из одного теста. А с Терез они обращались иначе: не позволяли себе дотрагиваться до нее, говорили очень тихо и вообще вели себя так, будто перед ними не человек, а хрупкая фарфоровая ваза. Когда Терез открывала рот, они замирали, вслушиваясь в каждое слово с предельным вниманием.

Терез не говорила ничего примечательного, но Тереза знала, в чем ее секрет. Она умела прямо высказать именно то, что человеку необходимо услышать. А потустороннее звучание ее голоса превращало правду в Правду с большой буквы.

Представившись и поболтав о погоде, девочки уселись на подстилки вокруг волчьей шкуры. Кто-то из них углубился в собственные мысли, кто-то тихонько переговаривался.

Когда все собрались, Тереза оглядела всю группу, приметив, как они сидят, как двигаются, как смотрят, и поняла: она тут самая сильная. Ей здесь нечего бояться. На это она не рассчитывала.

Она знает Терез дольше остальных. Сейчас именно она сидит рядом с нею, а не кто-нибудь другой. Кем бы она была без Терез? Серенькой мышкой, которая крадется вдоль стенки, пытаясь остаться незамеченной. Вероятно. А может быть, и нет. Как бы то ни было, Тереза с нежностью смотрела на членов стаи. Когда малышка Линн чуть не расплакалась и Терез подсела к ней, чтоб успокоить, прошептав что-то на ухо, Тереза не почувствовала ревности.

За исключением Роньи, всем этим девочкам не светит стать школьной Люсией[31]. Некоторые из них полноваты, как Тереза. У половины из них пирсинг на лице. Только у азиатки Беаты черный цвет волос смотрится естественным, в то время как у обеих Анн, Линн и Каролины у корней волос проглядывает натуральный цвет волос.

По-настоящему толстой среди них была только одна девочка — Сесилия. Она прятала формы в мешковатой одежде в стиле милитари. Но другие девчонки тоже предпочитали носить вещи посвободней. Что касается косметики, то тут был большой разброс: от Мелинды, с жирно подведенными глазами и дорисованными в уголках глаз ресницами, до Эрики, совсем ненакрашенной и абсолютно неприметной.

Ронья соответственно выделялась среди остальных. Самая старшая в группе — ей было девятнадцать, — она выглядела так, будто играет в футбольной команде. Худая, с прямыми светлыми волосами, одета в ветровку, на ногах кеды. Версия Терез, только более спортивная и подогнанная под общие стандарты. Ронья была не такой красивой, как Терез, но корону Люсии заполучила бы без проблем. Так вот, значит, кто ел стекло.

Их всех что-то объединяло, но только Тереза смогла уловить, что именно: запах. Все девочки пахли одинаково. Лишь немногие из них пользовались духами, да и те весьма умеренно. Но объединял их другой запах, скрывавшийся под ароматами девичьих тел и духов. Это был запах страха.

Он неизменно сопровождал Терезу на протяжении многих лет, поэтому ей не составило труда сразу его опознать. Сидя в одном автобусе с этими девочками, она бы смогла безошибочно узнать их по этому запаху — чуть горьковатому, чуть сладковатому, с примесью чего-то легковоспламеняющегося. Кокакола, смешанная с бензином.

Однако, когда девочки собрались в кружок и начали делиться самым сокровенным, страх постепенно отступил, а вместе с ним ушел и запах, он больше не сочился сквозь поры.

Обрывки их фраз переплетались, образуя единую мелодию:

«И тут у меня внутри все оборвалось… У мамы новый друг, и он так странно на меня смотрит… Они сказали, что возьмут меня к себе, только если я им заплачу… Он ворвался в дом посреди ночи с ножом в руках… Я пытаюсь изо всех сил… Он так тряс братишку, что у того повредились мозги… Я все время в наушниках, чтобы не слышать этого… Я иду, но мне кажется, кто-то другой идет, а не я… Что я — пустое место, что у меня нет ни шанса… Залезла под кровать, чтобы спрятаться, так глупо… Что я слушаю, как одеваюсь, как выгляжу — абсолютно все… Когда я слышу этот звук, сразу понимаю… Будто меня там вообще нет… Маленькие уколы… Взять и уйти… Только у меня так…»

Тереза обернулась в сторону загона, и в тот же момент волк снова занял свой пост на камне. Он улегся, подвернув под себя лапы и навострив уши, и устремил взгляд на группу девочек, будто следил за ними. Тереза повернулась к остальным и указала им на волка:

— Вон там, видите? Волк смотрит на нас, хочет знать, кто мы. А кто мы с вами?

Голоса смолкли, и все девочки уставились на серого зверя, невозмутимо наблюдавшего за ними. Судя по величине животного, Тереза решила, что это все-таки волчица, а не волк.

— Ведь мы с вами что-то из себя представляем, верно? — продолжила Тереза. — Когда собираемся вместе. Только пока еще не знаем, что именно. Согласны?

Терез, которая все это время сидела, не вмешиваясь в разговоры девочек, и что-то бормотала себе под нос, повысила голос, и слова полились из ее рта, будто песня. Ее взгляд был устремлен внутрь себя, а руки порхали, словно она читала какое-то заклинание. Остальные мгновенно подхватили ритм и начали раскачиваться в такт ее словам.

— Все, кто испуган, должны перестать бояться. Никто из вас ни в чем не виноват. Никто не должен оставаться один. Им нас не заполучить. Не понимаю. Но мы сейчас сильные. Мы. Я — маленькая. Мы — не маленькие. Мы вместе — красный дым. Поэтому они хотят до нас добраться. Но мы не позволим им.

Когда Терез закончила говорить, все сидели в оцепенении, смотря невидящими глазами прямо перед собой. Тишину нарушили три коротких приглушенных хлопка — Ронья зааплодировала.

Достав из кармана рюкзака ножницы, Тереза взяла волчью шкуру и отрезала от нее полоску, которую вручила Линн. Прошептав: «Спасибо», та потерла мехом щеку. Тереза продолжала резать, пока не убедилась, что у каждой девочки есть по частичке шкуры. Некоторые сразу убрали лоскутки в карман, а другие держали их в руках, рассеянно поглаживая мех, будто у них на ладони чье-то маленькое тельце.

— Отныне мы с вами — стая, — провозгласила Тереза. — Если обидели кого-то из вас, значит обидели всю стаю.

Кивая, девочки снова погладили их общую кожу. Вдруг Ронья громко расхохоталась. Согнувшись пополам от смеха, она качалась взад-вперед и махала в воздухе меховым лоскутом. Взглянув на нее, вслушавшись в ее смех, Тереза поняла: нечто похожее она видела в психиатрическом отделении. Ронья — это сложная аббревиатура, за которой кроется диагноз. У нее явно имеется психическое расстройство, только Тереза не может вспомнить, как оно называется.