Начальник политуправления и с наркомом обороны вел себя на равных. Запросто мог осадить Климента Ефремовича Ворошилова: «Оценка у тебя неправильная. Потому, что информация у тебя не полная». Впрочем, с наркомом Бубнов всё-таки держался по-товарищески, писал ему: «Приезжай скорей, а то не с кем живого слова сказать по острым вопросам. Мы с тобой хоть и ругаемся, но всё же толк от этого явный».

Бубнов не сошелся с Крупской во взглядах. Или, точнее, в методах. Андрей Сергеевич требовал жестко проводить в жизнь сталинскую линию. Крупскую излишняя жесткость пугала. Глеб Иванович Будный, который редактировал журналы «Изба-читальня» и «Культпросветработа в колхозах и совхозах», вспоминал, что Надежда Константиновна хотя и робко, но возражала против жестокостей при раскулачивании:

— Нельзя допускать, чтобы детей кулаков не принимали в школы, в детские сады, не пускали в библиотеки, клубы, избы-читальни. Детей раскулаченных надо перевоспитать.

Она вообще держалась осторожно. Летом 1928 года ростовчане просили у нее благословения на новую учебную программу.

— Мы ничего советовать вам не можем, — ответила Надежда Константиновна. — Вам на местах виднее. Дело это новое. Важно, как это практически выйдет. Хорошо выйдет — похвалим, плохо — поругаем…

Вечером 10 июля 1928 года Крупская получила слово на пленуме ЦК:

— Товарищ Варейкис очень энергично говорил о борьбе с кулаком в Саратовской области, где он работает. Я знаю, как там бывало, по довольно объективным письмам ребячьим, которые мимоходом дают крайне живую фотографию того, как это происходит на самом деле. В Саратовской губернии борьба против кулака задевала и бедноту. Мальчонка описывает: у кого деньги есть, платят, а те, у кого денег нет, у тех берут «теленков» и «козленков». Описывает сцену: козу поставили в сельсовете на стол, все стоят и хохочут, а крестьянин-бедняк, хозяин козы, плачет, и крестьянка плачет. Это как будто не очень-то значит бить по кулаку. Мы вели борьбу за революционную законность, она не вошла еще в плоть и кровь, и вот сейчас, когда мы лозунг даем о нажиме, то должны учитывать, что перегиб будет неизбежно. Как конь, услышав трубу, начинает вытанцовывать известным шагом, так призыв нажать оживляет старые приемы. Поотвык крестьянин от нажима и особенно чутко относится к такой издевке, когда ставят отнятую козу на стол и смеются… Поднажали, переборщили, перенажали…

Известный в те годы партийный деятель Иосиф Михайлович Варейкис, с которым осторожно полемизировала Крупская, прославился еще в годы Гражданской войны, когда совсем молодым человеком был избран председателем Симбирского губкома. Не прошло и месяца, как Варейкис возглавил огромную Центрально-Черноземную область. В нее вошли: Воронежская, Тамбовская, Курская, Липецкая, Белгородская и Орловская области. Варейкис принадлежал тогда к числу сталинских любимцев. Вождь сделал его членом ЦК. Иосиф Михайлович выступал на съездах и конференциях, вообще был очень заметным в стране человеком.

И на пленуме ЦК в апреле 1929 года Крупская всячески поддерживала коллективизацию, но вновь призвала к осторожности и постепенности:

— Сейчас мы имеем явления чрезвычайно сложные, и нужно, чтобы товарищи на местах ясно и четко отдавали себе отчет, что чрезвычайные меры — от худой жизни, что от хорошей жизни чрезвычайные меры не проводятся. Нужно смотреть за нашим низовым аппаратом, потому что в нашем прошлом есть очень длительная полоса, когда мы вынуждены были применять эти меры. Теперь очень часто бывает так, что работник где-нибудь на месте, не очень разбирающийся в общей политике партии, действует как конь, заслышавший трубу, — «ах, чрезвычайные меры — теленка в колодец». Тут нужно, чтобы не только политбюро, но и товарищи на местах смотрели бы хорошенько за своим аппаратом и боролись бы с перегибами.

Тринадцатого ноября 1929 года на очередном пленуме ЦК Крупская опять заговорила об опасности жестких методов.

— Мы созывали недавно избачей по хлебозаготовкам. Упрощенчества пришлось наблюдать достаточно. Избач сибирский говорит: «Разве можно разговаривать с кулаками, с лишенцами? Прямо в суд, а разговоров никаких не допускайте, это правый уклон». Потом, когда мне пришлось говорить с товарищами, я увидела, что так смотрят не только избачи, а что это взгляд довольно распространенный, что дело сейчас не в убеждении, никакого убеждения не надо, передайте в суд — и дело с концом.

Словами Надежды Константиновны аппарат был крайне недоволен. Ощущая это, Крупская старалась показать товарищам, что вполне одобряет то, как идет коллективизация. На комиссии ВЦСПС по работе в деревне восхищенно рассказывала:

— Поехала я смотреть женский колхоз. Живут на голой земле, постарше живут в овине, а молодежь — прямо на поле. А энергия в глазах колхозниц такая, что видно — мир завоюют.

Но если задуматься: как можно восхищаться тем, что людей заставили жить на голом поле?..

Крупская подготовила книгу «Что говорил Ленин о колхозах и о мелком крестьянском хозяйстве». Но на партийной конференции Бауманского района Москвы Андрей Бубнов буквально обрушился на Крупскую, призывавшую к осторожности при проведении коллективизации:

— Крупская — это не тот маяк, который приведет к добру нашу партию.

И в том же, 1929 году Сталин внезапно переводит Бубнова на пост наркома просвещения РСФСР, куда менее значимый, чем его прежняя должность главного армейского политработника.

Теперь Крупская оказалась замом Бубнова. Надо было демонстрировать лояльность новому начальнику: «Партия поставила на роль наркома просвещения человека, которому его предыдущая работа, весь предыдущий опыт борьбы обеспечивал широту партийного кругозора, привычку подходить к делу не формально, а вникая в его суть, умение настойчиво добиваться своей цели, вникать во все мелочи, проверять исполнение».

И Бубнов, со своей стороны, показывал, что ценит своего заместителя.

Федор Иванович Кузнецов, депутат горсовета из Орехова-Зуева, в составе делегации приехал к Крупской осенью 1929 года — приглашать к себе в город. Крупская тут же согласилась. Потом спохватилась:

— Мне поездку нужно согласовать с коллегией Наркомпроса.

Позвонила наркому. Андрей Сергеевич попросил делегацию зайти и отчитал гостей:

— Нехорошо заманивать к себе Надежду Константиновну. Прошу вас не тревожить ее: у нее слабое здоровье.

«На заседании коллегии наркомата выступала Надежда Константиновна, — вспоминала одна из сотрудниц. — Точка зрения ее и тогдашнего наркома, Андрея Сергеевича Бубнова, не совпадали. Во время доклада Крупской Бубнов беспрерывно подавал реплики, но Надежда Константиновна никак на них не реагировала и спокойно продолжала. Бубнов, который по натуре был очень вспыльчивый, в резкой форме начал высказывать свою точку зрения, полагая, видимо, что Крупская изменит свою позицию. Но она продолжала в том же духе, только спокойно сказала:

— Андрей Сергеевич! Что думаю, то скажу.

Бубнов, на которого спокойствие и выдержка Крупской произвели впечатление, разразился громким смехом и воскликнул: