Возможно, что и так.

Дни сонно перетекали из настоящего в прошлое, но вот однажды утром миссис Доггер поднялась с постели в положенное время, пытаясь, видимо, вернуться к привычному распорядку, немного посовещалась с Ларкомом на темы, касающиеся дома и сада, и сколько-то времени провела в кухне, где наконец взялась за приготовление мужниного чая. Миссис Симпкинс отлично видела, что список ингредиентов для этого чая изрядно подрос и теперь выходит далеко за пределы простого сочетания трав, листьев и специй, что вплоть до сегодняшнего дня служили основой для напитка: пресловутый список пополнился целым набором необычных субстанций. Часть их хозяйка поручила Ларкому принести из аптеки мистера Бинкса, а некие корешки и цветы были позаимствованы из обширного сада Проспект-Коттеджа; и ничего из этого миссис Симпкинс (что пыталась не совать нос в чужие дела, хотя в маленькой кухоньке это не так-то просто) не опознала как ингредиенты какой бы то ни было известной ей разновидности чая. Трудясь над составом, миссис Доггер красноречиво уверяла слугу и управляющего, а также и кухарку, что добавочные приправы несказанно улучшат качество напитка. Это откровение явилось ей во сне; по крайней мере так она утверждала. Миссис Симпкинс, особа от природы вороватая, позволила себе усомниться в истинности заявления, однако ж перечить хозяйке не смела ни в этом, ни в любом другом вопросе, равно как и Ларком.

Позже, во второй половине дня, миссис Доггер, сославшись на усталость, возвратилась в спальню, забрав с собою свежезаваренный чай и приборы. Надобно отметить, что, оставшись одна, сама она к настою даже не притронулась, но отставила чайник в сторону и, уютно устроившись на кровати с пологом на четырех столбиках и подложив под спину несколько подушек, стала ждать, любуясь в створное окно чудесным видом на озеро и лес.

Очень скоро – ибо и впрямь настало время вечернего чая – в дверь громко постучали, Ларком объявил о прибытии мистера Доггера, и помянутый джентльмен вошел в комнату.

Поверенный приблизился к постели жены, потер руки, пригладил седые вьющиеся пряди, рассыпавшиеся по его шее и воротнику, и осведомился у миссис Доггер, как она себя чувствует. За все время болезни, отметил мистер Доггер, она не желала видеть мужа и ни слова ему не сказала, что его весьма угнетает. Пора, давно пора положить конец этому вынужденному молчанию; ибо недостойно джентльмена весьма влиятельного и обеспеченного, хозяина и господина в Проспект-Коттедже, в конце-то концов, чтобы хозяйка дома его всецело игнорировала. Кроме того, он желает чая.

И мистер Доггер вновь осведомился у жены, не лучше ли ей, – тем самым тоном, на который переходил всякий раз, давая понять, что отвечать следует быстро и коротко; этот тон он обычно приберегал для свидетелей, не желающих делиться потребными сведениями, либо для тех, кто, напротив, углублялся в ненужные подробности, либо для тех тупоголовых глупцов, на которых и времени-то тратить жалко. Сегодня ответа он добьется, объявил мистер Доггер, или по крайней мере пусть ему объяснят причину подобного поведения.

– Узнаешь ли ты меня, друг мой? – улыбнулась его невзрачная женушка, наблюдая за мужем с подушек.

Вопрос застал мистера Доггера врасплох. Кроме того, в модуляциях голоса миссис Доггер ощущалось нечто до странности незнакомое. Короче говоря, адвокат был весьма озадачен как звучанием вопроса, так и самим вопросом. Он понятия не имел, что все это значит, не понимал, в чем дело, – и оттого чувствовал себя не в своей тарелке.

– Разумеется, я тебя узнаю. Ты – моя жена. Ты – миссис Томас Доггер, хозяйка в Проспект-Коттедже. Словом, ты – редкая счастливица.

– В жизни ты на такое бы не согласился; ни за что и никогда, несмотря на ребенка, – отвечала миссис Доггер нараспев, с незнакомыми интонациями.

И снова мистер Доггер несколько оторопел, не в силах взять в толк, о чем идет речь.

– Детей у нас нет и быть не может, – отвечал он, супя брови. – Но, видимо, для тебя недостаточно быть просто-напросто супругой Томаса Доггера, всеми уважаемого представителя судейского сословия, и жить в чудесном домике вроде этого, и пользоваться всеобщим благоволением. Этого, как я понимаю, тебе мало. Не могу не подивиться… верно, права пословица: женщинам, священникам и курам сколько ни дай, все мало!

При этих словах жена его повела себя уж совсем странно: запрокинула голову и истерически расхохоталась.

– Фи, Томас, фи! – восклицала она. – Даже если с небес орехи вместо дождя посыплются, ты все равно останешься самим собою!.. Ну да пролитого да прожитого не воротишь!

– Да что за чушь ты несешь! – возмутился мистер Доггер, начиная опасаться, что супруга повредилась рассудком. – Ты просто не в своем уме. Тронулась, не иначе. Это все последствия шока; тебе здорово досталось, так что теперь ты сама не понимаешь, что говоришь. У тебя мысли мешаются.

– Да-да, досталось мне сильно: дурно ты со мной обошелся, Томас, дурно и несправедливо – тому вот уже почти тридцать лет как. Даже самый ручной и кроткий зверь огрызнется, если его довести. Ты до сих пор не признал меня, друг мой? – вновь улыбнулась миссис Доггер.

В глазах поверенного вспыхнуло понимание. Он выпрямился во весь рост, расправил плечи и уставился на жену поверх длинного острого носа. Перед его мысленным взором возник иной облик: лицо миссис Сепульхры Уинтермарч; только теперь поверенный осознал, что эти черты он уже видел бессчетное количество раз – в своем собственном зеркале.

– Ну что, признал меня наконец, друг Томас? – осведомилась миссис Доггер, разливая чай. – Прости мое небрежение; мне следовало заняться этим куда раньше, но, как ты знаешь, мне недужилось. Выпей – чай пойдет тебе на пользу.

И миссис Доггер протянула мужу чашку с блюдцем – чашку, наполненную зеленым эликсиром, столь милым его сердцу, вот только заваренным по расширенному рецепту. Мистер Доггер машинально принял чашку, не сводя с жены изумленного взора.

– Ты… ты!.. – выдохнул он.

– А, узнал наконец, да, Томас? Хотя я уже не та, какой ты меня помнишь: ни внешностью, ни обличием.

Мистер Доггер сделал несколько судорожных, нервных глотков – в смятении, в замешательстве, во власти самых худших опасений. Ларком и миссис Симпкинс, что тихо-мирно подслушивали, затаившись в коридоре, как зачарованные уставились на дверь.

– Что за игру ты затеяла? – воззвал поверенный, на мгновение вновь становясь самим собою. – Ибо, невзирая на твой облик, ты со всей определенностью – не моя жена; как говорится, ipso facto. Где она? Где миссис Доггер? Куда ты подевала миссис Доггер?

– Не тревожься, Томас; она здесь, со мною, хотя ничего тут поделать не в силах. Фи, Томас, фи! Что тебе до нее? Много ты заботился обо мне или о нашем ребенке! Все эти годы я глаз не спускала с нашей крошки. Ни на миг не оставляла ее одну; неизменно опекала ее и направляла. Я прибилась к ней и к ее так называемым родственничкам единственным доступным мне способом, в единственном доступном мне обличий. А теперь, освободившись от этого обличия, я заполучила другое. По-моему, есть в этом некая высшая справедливость, Томас, ты не находишь?