У края бассейна стояла маленькая статуя балерины. Она была около трех с половиной футов высоты; рука танцовщицы была приподнята, как будто она только что кинула в воду монетку. Ее красивая фигурка хорошо вписывалась в веселую атмосферу комнаты.

Неожиданно посмотрев на лицо и фигуру танцовщицы, Лаура поняла причину хитрой улыбки на лице Хэйдона Ланкастера.

Маленькая девочка была никем иным, как Дианой Столворт, леди в восемь или девять лет, запечатленной как маленькая танцующая нимфа в пачке и балетных тапочках. Скульптура была сделана в стиле, напоминающем балетных танцовщиц Дега. Не представляло большого труда узнать улыбку Дианы, ее веселые глаза, ее овальное личико и стройную, даже в таком раннем возрасте, фигурку.

– Похоже на нее, правда? – спросил Хэл. – Я имею в виду, несмотря на то, сколько лет прошло, и сейчас она все равно похожа на Диану.

– Она прекрасна, – сказала Лаура.

– Ее сделал некто по имени Форэ, – сообщил Хэл. – Насколько я понимаю, он был достаточно известным скульптором в свое время. Он умер вскоре после того, как сделал эту скульптуру.

Лаура сразу вспомнила имя Октава Форэ. Она видела его скульптуры в музее «Метрополитэн». Он был модернистом, в большинстве своих работ приближающимся к кубизму, но эту скульптуру сваял в более романтичном импрессионистском духе. Он умер около пятнадцати лет назад, вспомнила Лаура. Значит, возможно уже тогда, когда работал над этой скульптурой, он был болен. Казалось, он вложил в нее свои последние воспоминания о юности и здоровье, чтобы как бы оттянуть близкий конец своей жизни. Скульптура была самим воплощением очарования.

– Она была миловидна, правда? – сказал Хэл. – Я не знал ее в то время. Только однажды встретил ее на какой-то вечеринке. Но что я знал точно, так это то, что она была сорви-голова с острым язычком, предметом насмешек которой лучше не быть. И она никак не походила на послушную ученицу балерины.

Он нахмурился.

– У нее и сейчас острый язычок, – продолжал Хэл. – Но я уверен, что вы не испытали его на себе. Она приберегает свои насмешливые замечания для своего отца и для меня, когда мы в чем-то не соглашаемся с ней.

Он положил руку на пачку маленькой танцовщицы и ласково погладил ее. В этот момент он взглянул на миниатюрную фигурку Лауры, и в его взгляде было такое восхищение и нежность, что Лауре показалось, будто ее поцеловали.

Хэйдон Ланкастер был мужчиной в самом расцвете своих сил и несомненным знатоком женской красоты. Более того, он не стеснялся показывать свое восхищение.

Он ничего не говорил, просто наблюдал за глазами Лауры. Она смотрела на его руку, медленно продвигавшуюся от бедра маленькой танцовщицы к пояснице.

Лаура даже покраснела от того странного чувства близости, которое возникло между ними благодаря скульптуре.

– Вот здесь, – не снимая руки с поясницы танцовщицы, – они прострелили меня в Корее. – Он дотронулся пальцем до места почти у основания позвоночника. – Если бы я не делал все эти проклятые упражнения, чтобы сохранить сильными мышцы спины, я бы, наверное, всю оставшуюся жизнь ходил с палкой, – он улыбнулся и подбадривающе посмотрел на Лауру. – В этом и заключается причина моего странного поведения.

Она ничего не ответила. Ей было больно представить себе такое совершенное мужское тело искалеченным в жестокой войне. Хэл казался таким уверенным и сильным физически, что никому никогда бы и в голову не пришло подумать, что под этим потным костюмом могут скрываться следы от тяжелого ранения.

Улыбка исчезла с ее лица, эти мысли наполнили ее чувством симпатии к Хэлу, почти болезненной симпатии, но в то же время она ощущала какую-то досаду, разочарование, причину которого не могла определить.

– Вы интересуетесь искусством, Лаура? – спросил Хэл, меняя тему разговора. – В конце концов, вы и сами служитель искусства. Мне кажется, вы хорошо разбираетесь в картинах и тому подобных предметах.

– Достаточно хорошо, чтобы представить себе, сколько стоят картины, находящиеся в этом доме, – ответила Лаура. – Вообще-то я немного изучала искусство, когда училась в школе. Та картина Шагала внизу в холле была напечатана на обложке моего учебника.

– Вы практикуетесь? – спросил он. – Кто вы: художник? скульптор?

Она заколебалась буквально на долю секунды, прежде чем отрицательно покачать головой.

– Нет, я… Просто для развлечения.

– Ну, а я, – сказал он с едва уловимой гордостью, – я делаю наброски портретов, хотя и непрофессионально. Возможно, слово «карикатурист» подходит больше. Я не особенно разбираюсь в искусстве, но мне очень нравится рисовать. Я – любитель и горжусь этим.

– Вы и должны гордиться, – подтвердила она. – Я думаю, гораздо интереснее самому испачкать руки, попробовать нарисовать что-нибудь, чем просто разглядывать и критиковать.

– Мне очень приятно это слышать, – ответил Хэл. – Но вы ведь не только дипломат, я надеюсь? Потому что мне очень много времени приходится иметь с ними дело.

Лаура отрицательно покачала головой.

– Ну, это хорошо, – продолжал он. – Но не беспокойтесь, меня не нужно лишний раз подбадривать. Вы знаете, – добавил он, понизив голос, – в спальне Дианы висит ее портрет в рамке, сделанный мною. Думаю, она повесила его туда, чтобы только сделать мне приятное, и я подозреваю, чтобы быть уверенной, что ни один посетитель не увидит его. Он слишком скверный. Если вы действительно увидите, то, прошу вас, попытайтесь сдержать свой смех, или хотя бы свести его к тихонькому смешку.

– Я обещаю так и сделать, – сказала Лаура. – Но я уверена, портрет замечательный.

– Вы прирожденный дипломат, – ответил он, улыбаясь, и в его глазах читалась теплота и нежность. Казалось, сквозь его открытый взгляд можно заглянуть в глубину его сознания. Безграничная уверенность и проницательность отличали его. Лаура чувствовала себя беззащитной под этим испытующим взглядом, совершенно очарованная его шармом. На самом деле, он был гораздо интереснее, чем можно было предположить по фотографиям.

Пауза, возникшая в их разговоре, длилась некоторое время. Хэл ни на минуту не отводил взгляд от Лауры. Она изо всех сил пыталась придумать подходящие слова, чтобы нарушить затянувшееся молчание.

– Ну, – наконец произнесла она, – мне нужно возвратиться назад, а то Диана подумает, что я исчезла.

– Да, – согласился он, его улыбка сделалась немного грустной. – Если в этой жизни есть урок, который я усвоил очень хорошо, то это тот, что людям всегда нужно возвращаться назад. Где они нужны, вы понимаете?

Как странно прозвучала эта неожиданная фраза. В ней чувствовалось одиночество. Казалось, в его распоряжении было неограниченное время, чтобы сидеть здесь, разговаривать и играть с ней, словно двое маленьких детей, и он был очень разочарован, что из-за ее взрослых обязанностей они должны прекратить такое веселое времяпрепровождение. Хотя сам он был очень занятым человеком, яркой политической фигурой, с тысячью различных обязанностей.