Лаура с улыбкой наблюдала, как Хэл сделал заказ торопливому официанту, который прокричал его шеф-повару, записавшему заказ без малейших признаков того, что он вообще его слышал.

Через несколько минут к их столику подбежал выглядевший очень взволнованно человек в мешковатых штанах и грязном белом фартуке. Он поздоровался с Хэлом, который представил его Лауре. Это и был Майрон Голдмен, владелец закусочной. Он поговорил с Хэлом с какой-то резкой бесцеремонностью и фамильярностью, что сначала неприятно поразило Лауру.

Потом Лаура поняла, что мистер Голдмен, очень занятой человек во время ланча, считал жестом огромного почтения то, что он нашел время подойти и поздороваться с молодым дипломатом и его подругой. Его фамильярность на самом деле была знаком уважения.

Мистер Голдмен скривился в улыбке для Лауры с таким видом, будто она причинила ему сильную боль, а потом, проинформировав их о том, что тушеное мясо только что вытащили из духовки, а салат из нашинкованной капусты сегодня отличный, повернулся и поспешил на свое рабочее место.

Когда они остались одни, Хэл некоторое время изучал лицо Лауры с задорной улыбкой на губах. Он рассеянно дотронулся до стакана, стоявшего перед ним, и вдруг заметил бумажную салфетку под стаканом. На ней был изображен еврейский символ и маленький нож с вилкой со словами «Закусочная Голдмена. Лучшая пища!»

– А теперь только не смейтесь, – проговорил Хэл, вытащив из внутреннего кармана автоматическую ручку. – Я говорил вам, что я делаю любительские наброски портретов, а теперь собираюсь это продемонстрировать. Это докажет, как безоговорочно я верю, что вы не будете смеяться надо мной.

Он начал рисовать быстрыми нервными штрихами, изредка поглядывая на Лауру. Он немного прищуривался, когда изучал ее лицо. Однажды он в нерешительности остановился, как будто определяя что-то, но потом быстро продолжал рисунок, пока не закончил его.

– Вот, – сказал Хэл, без лишних церемоний протягивая Лауре салфетку.

Лаура посмотрела на набросок. Он поразил ее. Хотя это был лишь черновой вариант, но было очевидно, что у автора проницательный глаз и несомненное чувство пропорции, так же как и своеобразный юмор. Хэл уловил овал ее лица, как лежат волосы, даже форму ее рук. На рисунке были видны складки ее свитера, бесхитростно подчеркнутые. Даже кулончик, который она носила, не ускользнул от его острого глаза.

– Вы очень талантливы, – откровенно сказала она. – Вам нужно практиковаться. Вы когда-нибудь пробовали рисовать красками?

Он пожал плечами.

– У меня нет времени. В таком мире мы живем, Лаура. Нам приходится жертвовать одним ради другого.

Она опять взглянула на картинку, стараясь, чтобы салфетка не дрожала в ее руках.

– Что-нибудь не так? – спросил Хэл.

– Боюсь, что вы слишком хорошо схватили мои характерные черты, ответила Лаура. – Я выгляжу испуганно, как перепел.

Хэл был заметно огорчен этим замечанием. – Вы так чувствуете? Из-за моего присутствия?

– Нет, – рассмеялась Лаура. – Причина не в вас, а во мне. Я действительно не самый храбрый человек в мире. Я боюсь.

Она покачала головой, улыбаясь собственным словам.

– О, я не знал об этом, – сказал Хэл. – Вы стоите во главе процветающего дела, вы нанимаете людей, у вас большой талант. Послушайте, вы ведь уже имеете собственную торговую марку. В конце концов, такие люди, как Диана Столворт, не покупают одежду у кого попало. Вы кажетесь мне умной, талантливой и амбициозной женщиной, находящейся на пути к достижению великих целей.

Лаура улыбнулась; ей было интересно и приятно слушать, как описывает свое впечатление о ней посторонний человек, но она и не забывала, что перед ней сидел профессиональный дипломат.

– С другой стороны, – продолжал Хэл, – некоторые люди нелегко принимают свои собственные амбиции. И я понимаю их. Гораздо легче мирно идти по жизни, чем чего-то достигать и завоевывать в ней. И я не думаю, что это такая уж плохая жизненная позиция.

Лаура чувствовала на себе его пристальный взгляд, но не хотела встречаться с его глазами. Он знал и понимал ее слишком хорошо. Его симпатия к ней только подчеркивала силу той интуиции, которой он обладал.

Его взгляд приятно согревал ее, но в то же время она чувствовала непреодолимое желание убежать, точно так же как тогда в доме Дианы. С одной стороны, ее душа наслаждалась беседой с Хэлом, его открытостью и шармом, с другой – ей хотелось уйти, пока не стало слишком поздно.

«Зачем я пришла? Я, должно быть, сошла с ума». Разные мысли крутились у нее в голове, пытаясь противостоять успокаивающей нежности его манер, но Лаура была уже покорена им. Ее собственный образ смотрел на нее с картинки, свидетельствующей о его интересе и понимании ее. Как далеко-далеко от этого места она хотела бы сейчас оказаться. Как бы она хотела, чтобы их встреча никогда не произошла. Но подобные желания приходят слишком поздно. В этом она была совершенно уверена, была уверена почти до состояния безысходного отчаяния.

Лаура не сказала Хэлу, что это не первое ее признание его художественного таланта. Она видела портрет Дианы в ее спальне, хотя Диана и не указала на него специально. Он очень отличался от того портрета, который Хэл сделал сейчас, как по манере, так и по настроению. Диана была нарисована в холодных вертикальных тенях, и она не улыбалась. Хэлу удалось почувствовать скрытую нежность Дианы за ее холодной аристократической внешностью, но он не подчеркнул это на картине.

Хэл, без сомнения, был прав в том, почему Диана повесила набросок в своей спальне: чтобы доставить удовольствие ему и чтобы скрыть его от посторонних любопытных глаз.

– Возьмите его, – сказал Хэл, указывая на рисунок, который Лаура все еще держала в руках. – Я хочу, чтобы он остался у вас.

– О, я не могу, – прошептала она, когда официант поставил перед ней тарелку с едой и поспешил принести новую салфетку для Хэла. – Правда…

Хэл выглядел обиженным.

– Но вы должны, – настаивал он. – Какой смысл рисовать портрет человека, если ты потом не можешь вручить его этому человеку? К тому же сохраните его на память обо мне. Вы были так добры, что приоткрыли мне завесу своей души. Почему бы и вам не сохранить частицу меня? Я бы тогда чувствовал себя гораздо лучше…

Его слова как бы обволакивали ее, передавая скрытый в них смысл. Она начала осознавать, что для него это было несколько большим, чем обостренная память и дипломатический такт. Это был поразительно одаренный человек и гораздо более чувствительный, чем того требовала его профессия. В этом и состояла истинная подоплека его очарования, которому, если учесть его постоянную задумчивость и притягательное одиночество, было нелегко противостоять.

– Что ж, спасибо вам, – произнесла Лаура. Очень любезно с вашей стороны.

– Не стоит благодарности, – он улыбнулся. – Как придете домой, можете выбросить. Только мне не говорите.