Однако во Врата Лосося она вошла без своей проклятой армии, велев всем оставаться на зелёных полях снаружи кольца Башен. Её послушались. Они перестали кричать и улеглись на клевер, будто пришли на пикник в сельской местности – так безоговорочно ей подчинялись.

Ранхильда Первая-и-Вторая, Чёрная папесса Шадукиама, вошла в Святой город одна, даже без ножа на поясе. Она вошла, словно послушница, и при ней не было ничего, кроме рваного платья, трепетавшего на ветру; её бледные волосы струились за ней, как боевое знамя.

В полном одиночестве она прошла в центр Города, к Башне папессы, и никто не осмелился её остановить. Но все, кто мог отложить свои занятия, последовали за ней, точно живая волна. Медленно и беззвучно скользила она по вымощенным синими камнями улицам к простой Башне с окнами, занавешенными оленьими шкурами, и ступила в неё уверенно, как если бы никто не мог оспорить её право на это – будто это был её собственный дом.

Яшна совещалась с нами за закрытыми дверьми, как нередко случалось в последнее время. Мы с братьями тотчас зарычали и вздыбили шерсть, готовые защищать нашу Папессу от любой мерзкой и грязной магии, которую Ранхильда могла принести с собой в это священное место. Но Отступница с лицом столь же прекрасным и ужасным, каким оно осталось в глубине наших сердец, подняла руки в дружелюбном жесте.

– Мир, дети мои! Я пришла не сражаться с вами и не досаждать вашей бедной Яшне. Пригладьте свои благородные шкуры, и пусть кровь в ваших жилах остынет. Я пришла с дружественной миссией. К тому же мы уже знаем, мои храбрые псы, что вам меня не одолеть. Поэтому говорю ещё раз: успокойтесь.

Яшна ничего не сказала, но по её лицу скользнула неуловимая улыбка, как лист, шуршащий на лёгком осеннем ветру. Варфоломей, стоявший рядом с ней, прорычал:

– Миссия дружбы? С такой бандой тварей за спиной?

Ранхильда спокойно улыбнулась:

– Я привела их для самозащиты. Вы ведь не ждёте, что я пересеку врата Аль-а-Нура, не имея с собой никакого оружия против Драги, кроме собственной шкуры? Я слишком хорошо знаю, какая судьба ждёт невинных дев, навлекших на себя гнев Башен.

Папесса подняла изящные руки и потрясла золотыми оковами, которые висели на них, как браслеты танцовщицы. Высокий тонкий звук разнёсся по комнате.

Яростные глаза Валтасара превратились в щели.

– Ей нельзя доверять, Мать. Ты должна призвать Драги, пока она не дала волю магии, что у неё наготове.

Смех Ранхильды был подобен звону стекла или звуку, с которым ломается лёд на поверхности бурливой реки.

– Ты понимаешь, милый волк, что я могла бы мало спрятать на себе, – сказала она, жестом указывая на большие прорехи в своём фиолетовом платье. – Но довольно – я пришла не для разговоров с теми, кого уже принимала в собственном зале. Я пришла договориться со своей сестрой и покончить с недопониманием между нами.

Яшна заёрзала в кресле и уставилась на Чёрную Папессу, чья улыбка, казалось, излучала прощение и дружелюбие.

– Очень хорошо, дитя моё. Говори со мной, – сказала Яшна ровным и глубоким голосом.

– Халиф провозгласил меня Папессой по праву, и не один раз, а два. Он объявил Аль-а-Нур территорией Халифата и требует дань. Ты не можешь отвергнуть подобные требования – даже Небесный Город должен подчиняться Земным Законам. Кроме того, я была помазана задолго до тебя, милая госпожа, в те дни, когда Цвети совершила своё вероотступничество. Город по праву мой. Я заберу его силой, если придётся, но мне бы не хотелось этого делать. Отрекись в мою пользу, и я позволю тебе отправиться в изгнание в Башню Мёртвых, твой дом. Всё пройдёт мирно, Город будет жить как всегда. Ты должна понимать, что Аль-а-Нур поступил со мной несправедливо, и тебе должно быть ясно, что я не злая женщина… Прошу то, что принадлежит мне по велению Халифа и по воле Небес.

Яшна поднялась из кресла, шурша шлейфом желтых одежд, и, протянув руки к Ранхильде, взяла её тонкие белые запястья в свои иссушенные коричневые ладони.

– Никто не будет отрицать, что с тобой, юной и невинной, жестоко обошлись, – и дело не только в Гифран, но и в самом Халифе. Мы знаем твою печальную историю и скорбим по нежной и пылкой девочке, которой ты когда-то была. Если бы мы могли вернуть тебе ту жизнь, поверь, мы бы сделали это немедля. Но сие не в нашей власти… Мы бы даже не смогли избавить от скверны тело, в котором ты начала странную и чуждую жизнь. – Яшна помедлила, её глаза были полны жалости, как колодец после бури наполняется водой. – Но ты не можешь думать, что я просто передам тебе Город. Ты знаешь – твоё странное сердце знает, – что твоя просьба несправедлива. Дитя, что пришло в Шадукиам, будучи в неведении об интригах, творившихся вокруг, по-прежнему внутри тебя, и оно знает, что тебе не получить желаемое.

На лице Ранхильды продолжала играть лучезарная, но холодная улыбка; её руки сжали руки Яшны.

– Тогда я сожгу его дотла, и мои кентавры будут ссать на твои алтари, обливать вином каждый священный текст, какой найдут в этом скопище лачуг. А когда я закончу, Халиф пришлёт своих мужчин, чтобы те изнасиловали твоих монахинь и по камешку перенесли этот город падали в его Сокровищницу.

Её улыбка сделалась шире и ласковее. Выражение лица Яшны не изменилось.

– Халиф не может и не станет нас трогать. Отчего, по-твоему, он устроил представление с маленькой девочкой в своём Хранилище, а не напал на нас открыто? Почему он ни разу не привёл войско к нашим границам? Ему известно, что очаровательные и любезные, но растерявшие былую славу Драги – лишь десятая часть той силы, которой мы владеем на самом деле. Сами небеса расколются и с головой зальют цементом любого солдата, который осмелится коснуться тела жрицы из этого Города. Ты это узнаешь, если твои монстры ринутся к Вратам. Поверь, это правда – я принадлежу мёртвым, а Мёртвые не нуждаются в вымысле. Ты думаешь, что мы в тупике, и во избежание кровопролития я сдамся твоей улыбке или поцелую. – Яшна отпустила руку Отступницы; её тёмные глаза сверкнули, как кремень, ударивший о кресало. – Мы не в тупике, и Мёртвых не заботит кровь, пролитая живыми. Заведи свою армию во Врата Лосося, и, клянусь Семью Небесными трупами, ещё до восхода луны от них не останется и лоскута кожи.

Улыбка Ранхильды чуть померкла, её веки словно дрогнули, и на мгновение – всего лишь на мгновение – я увидел её такой, какой она была, наверное, до того, как попала к Халифу, и – да согнётся Ветвь прощающая – мне стало жаль её. Мгновение мелькнуло и прошло, ангельская улыбка вернулась, став жестче и ярче прежнего.

– Ты не испугаешь меня клятвами мертвецов, старуха. Я мертва – призрак, ступающий по земле. Я пересекла тени, пока ты и твои жрецы баловались с игрушечными надгробиями в своей Башне. Не говори о том, чего не знаешь.

Нежность вернулась во взгляд Яшны, как весна возвращается в гущу сосновых ветвей.

– Остановись, дочь моя. Не стоит хвалиться передо мною своим разложением – я тебе верю. Но у меня есть предложение, если хочешь, выслушай. В знак признания того, что Гифран изувечила твоё первое тело, я дам тебе единственный шанс заполучить папство по-настоящему.