— Меня? О, напротив, — ответил он смущенно, но с явной искренностью. Вопросы Эвелин и у него вызывали чувство неловкости.

— Все это так необъяснимо, — продолжила Эвелин. — Я имею в виду смерть. Почему должна была умереть Рэчел, а не вы или я? Всего две недели назад она была здесь, с нами. Во что вы верите? — взыскательно спросила она у мистера Перротта. — Вы верите в то, что все продолжается, что она где-то есть, или вы думаете, что все это просто игра и мы после смерти распадаемся в ничто? Я убеждена, что Рэчел не исчезла.

Мистер Перротт был готов сказать почти все, что Эвелин пожелала бы, но заявить, что он верит в бессмертие души, было выше его сил. Он сидел молча, сильнее, чем обычно, сморщив лицо и кроша хлеб.

Артур выдержал паузу, которая вроде бы подвела черту под дискуссией, и, чтобы Эвелин и у него не спросила, во что он верит, заговорил совсем о другом.

— Представьте, — сказал он, — что некий человек в письме просит у вас пять фунтов под тем предлогом, что он знал вашего деда, как вы поступите? А было так. Мой дед…

— Изобрел печку, — вставила Эвелин. — Это я все знаю. У нас была такая в оранжерее, чтобы растения не замерзали.

— Не знал, что я так знаменит, — сказал Артур. — Так вот, — продолжил он, решившись во что бы то ни стало изложить свою историю во всех подробностях, — старик, который был, пожалуй, вторым по значимости изобретателем своего времени и к тому же способным юристом, умер, как оно водится, не составив завещания. А Филдинг, его секретарь, уж не знаю, насколько обоснованно, всегда утверждал, будто дед собирался что-то для него сделать. Бедный старичок потерял все, пытаясь за свой счет внедрять изобретения; живет он в Пендже, над табачной лавкой. Я там его навещал. Вопрос в том, должен я раскошелиться или нет. Чего требует абстрактный дух справедливости, Перротт? Прошу учесть, что я от деда ничего не получил и проверить истинность притязаний никак не могу.

— Я мало что знаю об абстрактном духе справедливости, — сказала Сьюзен, благодушно улыбаясь присутствующим, — но в одном уверена — он получит свои пять фунтов!

Перротт начал излагать свое мнение, Эвелин заявила, что он ограничен, как все адвокаты, и думает о букве, а не о духе; миссис Пейли между блюдами требовала рассказывать ей, о чем идет речь, — обед прошел без пауз в разговоре, и Артур мысленно похвалил себя за то, с каким тактом были сглажены шероховатости.

Когда они покидали столовую, кресло миссис Пейли столкнулось в дверях с Эллиотами. Из-за этого произошла заминка, Артур и Сьюзен стали поздравлять Хьюлинга Эллиота с выздоровлением — он впервые спустился вниз, имея довольно бледный вид, — и мистер Перротт воспользовался этим, чтобы шепнуть несколько слов Эвелин:

— Могу ли я надеяться, что сегодня еще увижу вас, к примеру — в половине четвертого? Я буду в саду, у фонтана.

Эвелин еще не успела ответить, когда затор рассосался. Но, расставаясь со всеми в холле, она бодро посмотрела на Перротта и сказала:

— Вы говорите, в полчетвертого? Годится.

Она взбежала по лестнице, ощущая душевную приподнятость и полноту жизни: перспектива чувствительной сцены всегда приводила ее в экзальтированное состояние. Она не сомневалась в том, что мистер Перротт опять сделает ей предложение, и понимала необходимость на этот раз иметь готовый и четкий ответ, поскольку через три дня она уезжала. Но она не могла сосредоточиться на этой теме. Принять решение для нее было очень трудно, потому что она от природы терпеть не могла ничего окончательного и установленного; ей хотелось, чтобы все длилось и длилось — вечно, без завершения. Поскольку предстоял отъезд, она занялась раскладыванием своих нарядов на кровати. Про себя она отметила, что некоторые из них были весьма поношены. Она взяла фотографию своих родителей и перед тем, как положить в коробку, с минуту держала ее в руке. Рэчел смотрела на эту фотографию. Внезапно Эвелин охватило острое ощущение личности другого человека, которое иногда передают вещи, ему принадлежавшие или побывавшие в его руках; она чувствовала, что Рэчел рядом, в комнате; события дня вдруг стали так же далеки, как земля на горизонте, если бы Эвелин сейчас находилась на корабле в море. Но постепенно ощущение присутствия Рэчел угасло, Эвелин уже не могла живо представить ее, ведь и знакомы они были едва-едва. Однако это мимолетное переживание оставило после себя тоску и усталость. Что она сделала со своей жизнью? Какое будущее у нее впереди? Что иллюзорно, а что реально? Можно ли считать все эти предложения, знакомства, интрижки чем-то настоящим, или то умиротворение, которое она видела на лицах Сьюзен и Рэчел, гораздо более реально, чем все, что ей доводилось чувствовать?

Она готовилась к выходу рассеянно, впрочем, ее руки были к этому так привычны, что почти все делали сами. Когда Эвелин спускалась вниз, кровь в ее жилах побежала быстрее, но тоже сама по себе, потому что в душе ее царило уныние.

Мистер Перротт уже ждал ее. Он вышел в сад сразу после обеда и гулял по дорожкам туда и обратно больше получаса, сильно волнуясь.

— Я опоздала как всегда! — воскликнула Эвелин, приметив его. — Но вы должны простить меня: мне надо было собираться… Ох ты! Похоже, будет гроза! А в бухте новый пароход, да?

Она посмотрела в сторону бухты, где пароход как раз бросал якорь, над ним еще висел дым; на волнах была заметна быстрая темная рябь.

— Мы ведь уже забыли, что такое дождь, — добавила Эвелин.

Но мистер Перротт не обращал внимания ни на пароход, ни на погоду.

— Мисс Мергатройд, — как всегда церемонно начал он, — боюсь, я попросил вас прийти сюда по весьма эгоистическим мотивам. Полагаю, нет нужды еще раз заверять вас в моих чувствах, но, поскольку вы скоро отбываете, я посчитал, что не могу расстаться с вами, не спросив: есть ли у меня хоть какие-то основания надеяться, что я когда-нибудь стану небезразличен вам?

Он был очень бледен и, по-видимому, не в силах сказать что-то еще.

Прилив жизненных сил, который Эвелин ощутила, спускаясь бегом по лестнице, теперь иссяк, и она почувствовала себя беспомощной. Сказать ей было нечего, она ничего не чувствовала. Вот он просит ее, в старомодных чинных выражениях, стать его женой, а она испытывает к нему меньше, чем когда-либо.

— Давайте сядем и обсудим это, — сказала она неуверенным голосом.

Мистер Перротт последовал за ней к выгнутой зеленой скамейке под деревом. Они сели и воззрились на фонтан, который давно не работал. Эвелин все смотрела и смотрела на фонтан вместо того, чтобы обдумывать ответ: сухой фонтан как будто символизировал суть ее жизни.

— Вы мне, конечно, небезразличны, — торопливо начала она. — Я же не каменная. По-моему, вы один из самых милых моих знакомых, к тому же один из самых умных. Но я хотела бы… Я не хотела бы, чтобы вы испытывали ко мне именно эти чувства. Вы уверены в них? — В этот момент она искренне желала, чтобы он сказал «нет».

— Вполне уверен, — ответил мистер Перротт.

— Видите ли, я устроена не так просто, как большинство женщин, — продолжила Эвелин. — Пожалуй, мне нужно нечто большее. Я точно не знаю, что я чувствую.