Может показаться, что я слишком удалился от главной темы. На самом деле это не так. Я всего лишь говорю на другом языке. Я говорю, что мир и радость доступны каждому. Что сущность наша — богоподобна. Что нет предела ни нашей мысли, ни нашим свершениям. Что мы — единство, а не множество. Что мы — здесь и никогда не сможем оказаться где-то еще, кроме как посредством отрицания. Что видеть различия значит проводить различия. Козерог — это Козерог только для другого астролога. Астрология оперирует несколькими планетами, Солнцем и Луной, а как же миллионы других планет, других Вселенных, всех звезд, комет, метеоров, астероидов? Разве имеет какое-то значение их удаленность, или их размер, или яркость их сияния? Разве все не едино, не взаимосвязано, не взаимопроникающе? Кто осмелится сказать, где начинается и где кончается их влияние? Кто осмелится сказать, что важно, а что нет? Кто владыка этой Вселенной? Кто управляет ею? Чей дух наполняет ее? Если нам требуется помощь, водительство, наставления, почему не обратиться напрямую к первопричине? И ради чего нам потребны помощь, водительство, наставления? Ради более комфортной жизни, ради карьеры, ради того, чтобы скорей умереть? Почему все так сложно, трудно, непонятно, скверно? Потому что мы сделали себя центром Вселенной, потому что хотим, чтобы все было по-нашему. А нам лишь нужно понять, что хочет «оно», назовите это жизнью, разумом, Богом, как угодно. Если в этом цель астрологии, тогда я за астрологию.

И еще об одном хотелось бы мне сказать, чтобы уж раз и навсегда закрыть тему. О трудностях, с которыми мы сталкиваемся ежедневно, из которых самая, на мой взгляд, главная — это отношения с другими людьми. Я считаю, что, если мы собираемся подходить друг к другу с позиций нашей непохожести или различия, мы никогда не научимся ровным и плодотворным отношениям. Чтобы добиться обоюдного понимания, необходимо пробиться к корневому человеку, к той человеческой основе, которая существует в каждом из нас. Это не такая уж сложная процедура и, конечно же, не требующая, чтобы мы были психологами или прозорливцами. Не нужно ничего знать об астрологических типах, разбираться в сложностях их реакций на то или это. Есть один простой способ общения со всеми — быть искренним и честным. Всю жизнь мы стараемся избегать возможных обид и унижений, которые могут причинить нам наши соседи. Напрасная трата времени. Если отбросить страх и предрассудки, мы одинаково спокойно относились бы и к убийце, и к святому. Я уже слышать не могу всей этой астрологической болтовни, когда вижу людей, изучающих свои гороскопы в поисках избавления от болезни, бедности, пороков или чего бы там ни было. Это выглядит как жалкая попытка переложить ответственность на звезды. Мы говорим о судьбе как о некой каре; мы забываем, что сами творим свою судьбу каждый день. И под судьбой я разумею несчастья, которые обрушиваются на нас и которые есть просто следствие причин, вовсе не настолько таинственных, как нам нравится воображать. Причину большинства бед, от которых мы страдаем, можно напрямую вывести из нашего собственного поведения. Человек страдает не от землетрясений и извержений вулканов, от торнадо или наводнений; он страдает от собственных преступных действий, собственных ошибок, собственного невежества и пренебрежения естественными законами. Человек способен положить конец войнам, победить болезни, старость, а возможно, и смерть. Он не должен жить, погрязнув в нищете, пороках, невежестве, борьбе и соперничестве. В его власти и в его силах изменить все эти условия. Но он никогда не сможет сделать этого, покуда его заботит исключительно собственная личная судьба. Вообразите себе врача, который отказывается исполнять долг, опасаясь инфекции или заражения! Все мы — члены одного тела, как о том говорит Библия[344]. И все воюем друг с другом. Наше собственное физическое тело обладает мудростью, коей нам, живущим в этом теле, не хватает. Мы отдаем ему приказы, не имеющие смысла. Ни в болезни, ни в преступлении, ни в войне, ни в тысяче и одной другой вещи, которые отравляют наше существование, нет никакой тайны. Живи просто и разумно. Забывай, прощай, отказывайся, отрекайся. Нужно ли мне изучать свой гороскоп, чтобы понять мудрость такого простого образа жизни? Нужно ли жить вчерашним днем, чтобы наслаждаться завтра? Могу ли я, не избавляясь одним махом от прошлого, сразу начать жить правильно — если действительно решился? Покой и радость... Об этом, говорю я, должны мы спрашивать себя. Каждый божий день, это вполне меня устраивает. Даже не так. Прямо сегодня! Le bel aujourd'hui![345]Вроде бы у Сандрара есть такая книга? Придумайте лучшее название, если сможете...

Разумеется, я не произнес эту страстную речь на одном дыхании, как может показаться, и привожу я ее здесь не дословно. Возможно, многое из этого я не сказал, а только вообразил, что сказал. Неважно. Я говорю это сегодня, как если бы говорил тогда. Я думал об этом, и думал постоянно. Примите ее такой, как есть.

С наступлением серьезных дождей он впал в уныние. Конечно, его келья была тесной, сквозь крышу и рамы проникала вода, одолевали насекомые, которые часто шлепались ему ночью на постель, а чтобы согреться, приходилось жечь вонючий примус, который уничтожал последний кислород, который еще оставался после того, как он замазал все трещины и щели, мешковиной забил просвет под дверью, плотно закрыл окна и так далее. Конечно, была зима, когда дожди идут чаще, чем обычно, когда шторма яростней и длятся по нескольку дней. А он, бедняга, весь день в четырех стенах, в растрепанных чувствах, не в своей тарелке, либо в духоте, либо дрожит от холода, чешется, чешется и совершенно не знает, как спастись от бесчисленной мерзости, возникшей прямо из воздуха, иначе как еще объяснить это нашествие ползающих, кишащих отвратительных тварей, когда все задраено, замазано и окурено?

Никогда не забуду, с какой растерянностью и отчаянием он смотрел на меня, когда я пришел на его зов к нему в комнату взглянуть, что случилось с лампами.

— Вот, — сказал он, поднося зажженную спичку к фитилю. — И так она гаснет каждый раз.

Всякому сельскому жителю известно, насколько непредсказуемы и капризны «лампы Аладдина». Чтобы они работали безотказно, за ними нужен постоянный уход. Даже просто поправить фитиль и то дело непростое. Разумеется, я не однажды объяснял ему, как управляться с лампами, но, заходя к нему, каждый раз видел, что они едва светят или коптят. И я знал, что его очень раздражает необходимость возиться с ними.

Чиркнув спичкой и держа ее у фитиля, я было хотел сказать: «Вот, смотрите, это так просто... сущий пустяк», но, к моему удивлению, фитиль отказался загораться. Я поднес другую спичку, потом еще, все было напрасно. Только когда я попробовал зажечь свечу и увидел, как она затрещала, я понял, в чем дело.

Я открыл дверь, чтобы впустить немного воздуха, и снова взялся за лампу. Она зажглась. «Воздух, друг мой. Не хватает воздуха!» Он с изумлением уставился на меня. Чтобы свежий воздух поступал в комнату, ему пришлось бы держать окно открытым. Но тогда станет задувать ветер и попадать дождь. «C'est emmerdant!»[346]. И это действительно было невыносимо. Даже больше того. Мне уже виделось, как в одно прекрасное утро я нахожу его в постели — задохнувшимся.