— Я вижу реку и так много неба, и стольковсего — разных предметов, суеты, движения. Потом возвращаюсь, а он все сидиттам в четырех стенах.

— Пусть так! Но не забывайте, что, возвращаясь,вы приносите с собой частицу всего, что видели, и ему легче от этого.

— Вы думаете? Ах, если бы так! Но боюсь, чтовам это только кажется и вы приписываете мне то, что на самом деле не в моейвласти. Представьте себе, что вы сидели бы в тюрьме: неужели я могла бы служитьдля вас утешением?

— О да. Крошка Доррит, уверен, что могли бы.

По тому, как дрогнули ее губы, как лицо на мигомрачилось тенью, выдававшей глубокое внутреннее волнение, он понял, что всемисвоими помыслами она там, с отцом. Та Крошка Доррит, что, дрожа, опиралась наего руку, никак не подходила под теорию миссис Чивери; но фантазия вдругподсказала ему новое, менее невероятное предположение: а не: мечтает ли она оком-нибудь другом, далеком, и — фантазия продолжала работать — безнадежнонедосягаемом?

Когда они повернули обратно, Кленнэм вдругвоскликнул: «А вот Мэгги!» Крошка Доррит с удивлением подняла глаза и прямоперед собой увидела Мэгги, которая, признав их, остановилась как вкопанная. Онакуда-то спешила так деловито и сосредоточенно, что не заметила их, покуда нестолкнулась с ними лицом к лицу. По-видимому, неожиданная встреча привела ее вкрайнее замешательство, и даже ее корзина разделяла это чувство.

— Мэгги, ты ведь обещала мне, что посидишь сотцом.

— А я, и хотела посидеть, маменька, а он мнене дал. Если он мне велит сходить куда-то, должна же я идти! Если он мнеговорит: «Ну-ка, Мэгги, живо снеси это письмо и принеси ответ, а если ответбудет хорош, получишь шесть пенсов», должна же я снести! Господи боже, ведьмне, бедненькой, всего десять лет, что же с меня спрашивать, маменька? А еслимистер Тип — если он мне попадается по дороге н спрашивает: «Куда идешь,Мэгги?» — а я говорю: «Иду кой-куда», а он говорит: «А не попытать ли и мнеудачи?» — и если он тоже пишет письмо и дает его мне и говорит: «Неси туда же,а если ответ будет хорош, получишь шиллинг», — так я, что ли, виновата,маменька?

Потупленный взор Крошки Доррит достаточно ясносказал Артуру, что она поняла, кому были адресованы письма.

— Вот я и иду кой-куда. Понятно? Куда мневелело, туда и иду, — продолжала Мэгги. — Иду кой-куда. Вам до этого и деланет, маменька, — а вот вам-то есть дело, — сказала Мэгги, обращаясь к Артуру, —ступайте-ка и вы кой-куда, чтоб я вам их могла там передать.

— Зачем же непременно ходить туда, Мэгги.Можете мне их и здесь передать, — сказал Кленнэм, понизив голос.

— Ну, тогда хоть перейдем на другую сторону, —зычным шепотом возразила Мэгги. — А то маменька не должна была знать про это, иничего бы она и не знала, если б вы сразу отправились кой-куда, вместо тогочтобы мешкать да разгуливать. Я, что ли, виновата? Мне как сказали, так я иделаю. А вот им должно быть стыдно, зачем они так сказали.

Кленнэм перешел на другую сторону и торопливовскрыл оба письма. В письме отца говорилось, что внезапные затрудненияфинансового характера, связанные с непредвиденной задержкой денежного переводаиз Сити, на который он твердо рассчитывал, побуждают его взяться за перо —поскольку прискорбный факт его двадцатитрехлетнего заключения (подчеркнутодважды) лишает его возможности изложить свою просьбу лично, — взяться за перо,чтобы просить мистера Кленнэма ссудить ему три фунта десять шиллингов противприлагаемой расписки. В письме сына сообщалось, что, как мистеру Клсннэму, безсомнения, приятно будет узнать, он, наконец, получил постоянное место,чрезвычайно выгодное и открывающее самые широкие перспективы дальнейшихуспехов, но его хозяин, временно испытывая недостаток наличных средств,обратился к великодушию своего служащего (которое тот неизменно проявлял инадеется проявлять и впредь по отношению к ближним) и просил его повременить сполучением очередного жалования; каковое обстоятельство, в совокупности снедостойным поведением одного вероломного друга, а также с существующейдороговизной, привело его на край гибели, совершенно неизбежной, если сегоднябез четверти шесть у него в руках не будет восьми фунтов. Он рад сообщитьмистеру Кленнэму, что благодаря отзывчивости нескольких друзей, питающих к немунеограниченное доверие, он уже собрал почти всю необходимую сумму; остаетсясущая безделица, а именно один фунт семнадцать шиллингов и четыре пенса,каковую безделицу мистер Кленнэм безусловно не откажет дать ему взаймы срокомна один месяц под обычные проценты.

Кленнэм тут же ответил на оба письма с помощьюкарандаша и бумажника: отцу послал то, о чем тот просил, а сыну написал, что, ксожалению, не может удовлетворить его просьбу. Оба ответа были им врученыМэгги, с прибавлением шиллинга, чтобы разочарование Типа на ней не отразилось.

Потом он вернулся к Крошке Доррит, и они сновапошли было рядом, но вдруг она остановилась и сказала:

— Мне, пожалуй, пора. Пора домой.

— Не надо огорчаться, — сказал Кленнэм. — Яответил на оба письма. Все это пустяки. Вы знаете, о чем они. Все это пустяки.

— Мне нельзя оставлять его, — ответила она. —Никого из них мне нельзя оставлять. Когда меня нет, они — разумеется, не думаяоб этом, — совращают даже Мэгги.

— Бедняжка по сути дела взяла на себя самоеневинное поручение. И, вероятно, согласилась скрыть его от вас, думая, что этимизбавит вас от каких-то лишних тревог.

— Да, наверно, наверно! Но мне все-таки порадомой! Как-то на днях моя сестра заметила мне, будто я настолько привыкла ктюрьме, что вся пропиталась ее духом. Должно быть, это верно. Мне самой таккажется, когда я смотрю на реку, на небо, на все то, что я вижу здесь. Моеместо там. Лучше мне там и оставаться. С моей стороны бессердечно прогуливатьсяздесь, когда я в это время могла бы что-то делать там. Прощайте. Не надо быломне вовсе выходить из дому.

Все это вылилось у нее с надрывом, с мукой,словно само собой хлынуло наружу из наболевшей души, и Кленнэм, слушая ее, едваудерживал слезы.

— Не называйте тюрьму домом, дитя мое. Мневсегда тяжело слышать, когда вы называете ее своим домом.

— Но ведь это и есть мой дом. Другого дома уменя нет! Зачем же мне хотя бы на миг забывать о нем?

— Вы никогда и не забываете, милая моя КрошкаДоррит, и вы служите ему верой и правдой.

— Дай бог, чтобы это было так! Но лучше мне неуходить оттуда без надобности; и лучше, и полезней, и спокойнее для меня. Я васочень прошу, не провожайте меня, я дойду одна. Прощайте, господь с вами.Благодарю вас, благодарю за все.