истории, сжатой до размеров «черной дыры», но не исчезнувшей, не растворившейся в небытии, а затаившейся и теперь готовой втянуть в себя всю российскую вселенную. Мысли и чувства, изложенные в «Проекте Россия», отстоялись и готовы к применению.

Власть вольно или невольно вталкивает Россию в эту «черную дыру». Одной рукой она потворствует агрессии взбесившегося невежества, атакующего любые очаги культурного роста. Другой рукой она выдавливает из страны всех, кто этой агрессии пытается сопротивляться. Массовая и, по-видимому, беспрецедентная для России эмиграция не смущает правящий класс, а скорее радует. Оставшихся людей запугивают или подкупают. Трансформация их сознания может произойти молниеносно и для них самих практически незаметно. Если кому-то это покажется утопией, рекомендую вспомнить о всеобщей и искренней вере нескольких поколений советских людей в коммунизм.

Через несколько лет некому будет удивляться тому, что «Ну, погоди!» – это запрещенный к показу мультфильм из категории «для взрослых», а «Иисус Христос – Суперзвезда» можно посмотреть только «по блату» и только на закрытых показах в киноклубе при Московской патриархии. Это станет настолько естественным, что на это перестанут обращать внимание. А новая поросль русских интеллигентов-националистов будет с жаром рассказывать приезжим иностранцам о гигантских преимуществах жизни за нефтегазовым занавесом.

Описывать последствия бессмысленно – проще перечитать заново книги Войновича и Сорокина. Если это все-таки случится, то через несколько десятилетий в результате добровольной культурной самоизоляции Россия, вырванная из мирового культурного и исторического контекста, предстанет перед человечеством обреченным изгоем вроде Северной Кореи. И китайские туристы будут ездить сюда как на сафари, чтобы поснимать архаичные индустриальные пейзажи на японские камеры. После этого, скорее всего, страна распадется на части, каждая продолжит свое историческое существование в качестве спутника на орбите другой культуры.

Россия поражена синдромом культурного иммунодефицита. При этом опыт не только самой России, но и стран с гораздо более мощными культурными традициями сопротивления невежеству показывает, что никто не застрахован от приступов исторической истерики. Через это прошли Германия и Италия, к этому были очень близки США. К этому как никогда сейчас близка Россия – страна на грани нервного срыва.

Может быть, современный общественный строй России еще и не совсем фашизм. Но это та стволовая клетка, из которой при желании фашизм можно легко вырастить. Нынешний кризис обнажил нищету философии посткоммунистической элиты, которая за фасадом красивых слов скрывала скудость политической мысли и инфантильность нравственного чувства. Время, когда политику в России формировало сознание, кончилось. Наступает время подсознательного, если уж и вовсе не бессознательного. Современное русское подсознание сформировано родовым шоком посткоммунистического общества, провинциальным страхом перед открывшимся ему вдруг и кажущимся враждебным миром, глубоко затаенным комплексом неполноценности, который оно пытается заглушить демонстративным хамством и бахвальством. Это практически идеальный коктейль для фашизма. Чтобы не выпить его, России необходимо сделать над собой огромное нравственное и политическое усилие, в то время как для того, чтобы раствориться в нем без остатка, практически никаких усилий предпринимать не надо. Все случится само собою.

Очерк 35

«Крестный поход». Россия на контрреволюционном марше

Все имеет свою цену. Любопытно, что у революции и контрреволюции цена одна – война. В ответ на «веселые костры», разожженные интеллигенцией на Болотной площади, власть пустила встречный огонь, трансформировав социальную энергию протеста в «рев племени». Этот огонь перешиб, конечно, слабое пламя революции, но горит теперь весь лес, и не только русский. Фактически начиная с февраля 2014 года Россия находится в состоянии необъявленной войны с Западом. Пока она протекает в гибридно-холодной форме, но в любой момент станет гибридно-горячей, а потом и просто войной безо всяческих прикрас. Милитаризм оказался страшным метастазом реакции, который отравляет и без того нездоровый общественный организм. Он трансформировал внутренние проблемы России во внешние, раздвинув границы русского кризиса до мировых пределов.

Тот идеологический сдвиг по фазе, который режим Путина пережил, спасаясь от революции, имеет своим неотъемлемым атрибутом милитаризм. Последний является той смазкой, благодаря которой все остальные компоненты этой громоздкой и эклектичной системы приобретают способность двигаться. Наивно полагать, что Путин «подменил» народ, превратив «агнцев» в «волков». «Русские моторы» давно, скорее всего – всегда, стояли в боевой готовности. Они немного заржавели, конечно, но стоило в них залить немного масла, и они тут же завелись.

С момента присоединения Крыма Россию населяет другой народ – воодушевленный, воцерковленный и одержимый. Он мало чем напоминает тот унылый и чахлый народец, который жил здесь всего лишь за месяц до того, как Путин зажег Россию. Но надо признать, что здесь было чему гореть. На первый взгляд есть в единодушном стремлении русского народа вернуть себе Крым что-то детское и непосредственное. Конечно, Олимпиада тоже сыграла свою роль, потому что присоединение Крыма воспринималось многими по инерции в спортивном ключе, как выход в четвертьфинал, как победа московского «Спартака» над киевским «Динамо». Но это только поверхностное впечатление. Речь идет вовсе не о сиюминутной страсти, которая вспыхнула невзначай. Путин разбудил в душе русского народа зверя, который долго томился в неволе, зато теперь готов вволю порезвиться. Зверя этого зовут «русское мессианство».

Русское мессианство бездонно. Его корни так глубоки, что докопаться до них практически невозможно. Они спрятаны далеко в Византии, в «третьем Риме», в панславизме и в Коммунистическом интернационале в конце концов. Русские не исполняют миссию (тем более что она невыполнима), они ею живут, они – ее функция. Миссионерство было (и, видимо, остается) движущей силой русской истории. Конечно, русские не единственный в мире народ, который так зацепила мессианская идея, но они, безусловно, стоят в первой шеренге среди самых отчаянных. Миссионерство – это русское подсознание, русский безусловный рефлекс.

Все, кто умел читать книгу русской истории, об этом помнили и с напряжением ждали, когда рефлекс сработает. Дождались. То, что в русском сердце снова проснулась мессианская идея, неудивительно. Удивительно то, что она проспала так долго – целую четверть века. Для русского культурного кода это безумно долгий срок. Объяснить такую длинную паузу можно только глубокой депрессией и историческим шоком, который русский народ пережил после распада СССР, когда от советской империи сразу отвалилась почти четверть территории и чуть меньше половины населения. В 1991 году русский народ был поставлен перед фактом, однако смысла и значения произошедшего не осознал и не принял, затаив в сердце обиду. Обидой этой втайне питалась все эти годы мессианская идея.

Русский танк заправлен американским топливом. Если уж Россия – «большая автозаправка», то США последние тридцать лет были для нее главным поставщиком бензина. Именно благодаря их усилиям в России возник «веймарский синдром», который пробудил в русской душе те же инстинкты, которые двигали немцами после поражения в Первой мировой войне.

Тридцать лет американцы «троллили» Россию. Победители не были слишком щепетильны. Никакого «плана Маршалла» России не предложили. Напротив, она стала донором экономического подъема на Западе, позволив отсрочить там экономический кризис почти на два десятка лет. США не считали нужным идти навстречу интересам России ни по одному из психологически значимых для нее вопросов, превращая умирающую империю в безмолвного свидетеля военного уничтожения ее бывших союзников. При этом следование нормам международного права со стороны Запада действительно было весьма казуистичным.

Как бы ни относиться сегодня к Путину, но отказать ему в логике полностью нельзя. Весьма спорная во всех отношениях политическая доктрина «права нации на самоопределение» применялась Западом неделикатно и избирательно, в зависимости от того, о какой именно нации