безудержная коррупция властей предержащих – все равно что соль на раны. И какой бы эффективной ни была примененная Путиным военная анестезия, боль эту победить нельзя. Рано или поздно наступит привыкание и к «крымской травке», и к «американскому героину», боестолкновения перестанут отвлекать от злободневных проблем и «проклятый вопрос» о собственности встанет в полный рост, требуя своего решения.

Социальная справедливость – это красная кнопка в русской душе. Кто нажмет на нее, тот выбьет стул из-под Путина. Потому что он лжепророк. Настоящая русская идея не имперская. Это идея всеобщей справедливости. Это понимали в веке девятнадцатом, но забыли в веке двадцать первом. Религиозный философ Владимир Соловьев, который первым начал поиски русской идеи, полагал, что «идея нации есть не то, что она сама думает о себе во времени, но то, что Бог думает о ней в вечности» и что «ни один народ не может жить в себе, через себя и для себя, но жизнь каждого народа представляет лишь определенное участие в общей жизни человечества». Русское социальное мессианство сильнее русского национального мессианства. Тяга к высшей справедливости в православном сознании выше приобретательского инстинкта, заставляющего расширять империю. Но кто-то должен будет еще раз повернуть ключ зажигания в русской душе.

Тот, кто сумеет органично соединить реприватизацию в России с идеей модернизации капитализма во всемирном масштабе, может стать новым русским пророком. Будущее в России – это левый поворот. О нем писал Ходорковский из тюрьмы. Но его поворот был неполным, не на девяносто градусов, а на тридцать, потому что в его словах не было главного, чего ждали люди, – честных ответов на два вопроса: «что такое приватизация» и «если не приватизация, то что?». Если бы он договорил начатое и довел свою мысль до логического конца, то у него был бы шанс продолжить свой так неудачно начавшийся спор с Путиным.

Очерк 36

Имперский сон русского народа

Начало XX века совпало с концом викторианской эпохи, ставшей пиком расцвета Британской империи. Приблизительно этим же временем Ричард Пайпс датирует начало первой русской революции, которая потрясла основы Российской империи (королева Виктория умерла в 1901 году, русскую революцию Пайпс отсчитывает от волнений петербургских студентов 1899 года). Более ста лет человечество имело и отчасти продолжает иметь возможность наблюдать процесс распада двух великих империй – морской и сухопутной. Ни в первом, ни во втором случае этот процесс нельзя считать завершенным – ни в политическом, ни тем более в психологическом отношении.

Однако судьбы империй сложились диаметрально противоположным образом. Пока одна приспосабливалась к новым временам, вторая пыталась забыться беспокойным сном, изредка просыпаясь от грохота революций. В итоге Британия в исторически сжатые сроки лишилась подавляющей части своих территорий, но сумела преобразоваться в национальное «политическое государство», конвертировав военное могущество в экономическое господство. А вот распад Российской империи обернулся длительным, многоступенчатым процессом, где вслед за активной фазой следует долгая пауза и формируется некое «плато стабильности». При этом никакого движения в сторону формирования национального государства не происходило, а чудовищные по размерам людские и материальные ресурсы сжигались ради поддержания военного могущества слабеющей сверхдержавы на уровне, достаточном для обороны необъятных территорий от «всего человечества».

Российская империя взошла на свой Эверест где-то в середине XIX столетия. Все, что случилось после, – это впечатляющая картина растянувшегося на столетия разложения. Три русские революции, уместившиеся на крошечном пятачке двух первых десятилетий XX века, потрясли основание империи и обрушили ее величественный монархический фасад. Но в целом здание устояло, за исключением нескольких пристроенных в позднейшую эпоху «флигелей», которые стали самостоятельными домостроениями (вроде Польши и Финляндии). Из первого кризиса империя вышла существенно потрепанной, с «обломившимися краями» и измененным до неузнаваемости идеологическим профилем, но сохранившей контроль над большей частью своих владений.

За счет тотальной идеологической, политической и экономической мобилизации ресурсов общества Российской империи удалось сохраниться под брендом СССР. Более того, она смогла создать «транзитную цивилизацию», обычно называемую «советской», которая просуществовала около семидесяти лет и оставила глубокий след в истории русской культуры. К сожалению, это не могло приостановить процесс распада, а только замедлило его. В конце 1980-х годов он вступил в свою вторую фазу, и на этот раз «краешками» дело не ограничилось. Иммунитет империи был ослаблен настолько, что она практически не оказала сопротивления центробежным силам. Зато последствия оказались более разрушительными: от ядра отвалилась практически вся периферия, где титульные этносы имели зачаточную государственную инфраструктуру.

Тем не менее России, именно благодаря мирному характеру распада СССР, чудом удалось стабилизировать ядро империи. Многие из тех, кто сегодня проклинает Горбачева за развал страны, вряд ли отдают себе отчет, что, если бы процесс тогда пошел так, как сейчас, самого предмета дискуссии уже давно бы не существовало. Однако обеспечить устойчивость системы старыми методами за счет новой тотальной мобилизации общества не получилось. Оказалось, что дважды войти в одну и ту же идеологическую воду невозможно. Импортный, к тому же плохо усвоенный либерализм не подходил для целей сохранения империи, а собственными силами произвести на свет что-то хотя бы издали сопоставимое по своей мощи с «русским коммунизмом» не получилось.

Поэтому Россия превратилась к началу XXI века в «политтехнологическую» империю, которую удерживают от распада не столько «духовные скрепы», сколько «дешевые трюки». Ее благополучие покоилось на трех китах: манипуляции массовым сознанием, использовании криминала в качестве «четвертой власти» и подавлении социального протеста за счет перераспределения части «природной ренты» в пользу населения. Поскольку ни одна из причин, в свое время приведших к распаду СССР, не была устранена, возобновление дезинтеграции было лишь вопросом времени.

Эта хрупкая стабильность, поддерживаемая «в ручном режиме», исчерпала себя уже к концу второго срока Путина. На его третьем сроке империя снова напоминала «змею, пережившую свой яд». С началом «болотного процесса» стало понятно, что она «подсела на штык». Чтобы слезть со штыка, она решила экспортировать свои внутренние проблемы и выплеснуть революцию наружу. Начало третьей фазы распада империи ознаменовалось серией военных конфликтов «местного значения», которые возникли практически ниоткуда, как всадники Апокалипсиса. Воюя, империя продлевает себе жизнь.

Российско-украинский конфликт оказался столь неожиданным, что большинство в России (но не в Украине) не успело осознать, что, собственно, происходит. То, что присоединение Крыма произошло практически без единого выстрела, ничего не меняет. К тому же все остальные атрибуты военного времени, и в первую очередь политическая и психологическая мобилизация общества, присутствуют сегодня в России в избыточном количестве.

Этот конфликт, который кому-то кажется наступательным, на самом деле является глубоко оборонительным. Империя не нападает, а защищается, выторговывая себе историческое время. Чтобы затормозить распад, обществу в вену впрыснули патриотический морфий. Как и любой наркотик, он способен снять боль и создать ощущение эйфории, но это вряд ли можно считать решением проблемы. У России есть два пути: либо она вынуждена будет потреблять все бóльшие и бóльшие дозы этого морфия и рано или поздно погибнет от передозировки патриотизма, либо в самом недалеком будущем ее ждет ломка.

Россия забылась успокоительным сном, и ей снится, что она СССР. На самом деле путинская Россия похожа на Советский Союз, как Луна на Солнце, – она светит отраженным светом. Причем источник этого света давно находится в небытии. В этом «потустороннем» царстве общество-призрак, управляемое государством-тенью, озабочено лишь тем, чтобы утро никогда не наступило. Россия превратилась в страну вечных сумерек, будущее которой находится в прошлом, она живет иллюзией, что часы истории можно остановить навсегда. Представьте себе остров, на котором по каким-то причинам динозавры не вымерли, а создали свою особую цивилизацию и заняли круговую «эволюционную оборону».