Заговорила Дюши:

– Зоуи, вы не проводите капитана Гринфельдта в маленькую столовую побыть немного в тиши и спокойствии?

* * *

– Твоя дочь очень на тебя похожа.

В малой столовой вокруг раскладного столика стояли четыре стула. Он сел на один из них. Теперь она могла рассмотреть его – и была потрясена. Ей хотелось броситься к ему в объятия, сказать, как жалеет, что сразу же не согласилась приехать в Лондон, но вместо этого она опустилась на стул напротив него. Он достал из кармана пачку сигарет и прикурил одну от еще не погасшей сигареты, данной ему Вилли. Она заметила, как дрожали у него руки.

– И все это там на глазах детей было, – выговорил он. – Они играли вокруг громадного рва… восемьдесят ярдов в длину и тридцать футов в ширину… на четыре фута[65], наполненного телами их матерей, бабушек, тетушек – голых скелетов, сваленных в кучу друг на друга.

Она оторопела, снова уставилась на него, силясь представить себе эту картину.

– Хочешь, я вернусь с тобой в Лондон?

Он покачал головой.

– Мне завтра рано утром обратно. Не стоит.

– Обратно в этот лагерь?

– Нет, в другой. Бухенвальд. Там наши войска. Я уже был раз, но придется еще раз. – Он затушил сигарету.

– Но ведь, когда ты звонил из Лондона, – сказала она, – тогда же ты хотел, чтобы я приехала.

– А-а, ладно. Вдруг захотелось увидеть тебя. Потом подумал, хорошо бы повидать тебя дома – в кругу семьи, – перед тем как уеду.

– Когда ты вернешься?

Он пожал плечами. Потом попытался улыбнуться.

– Твоя свекровь – истая леди, сплошная любезность. Ты в хороших руках. – Он закурил еще одну сигарету. – И все же спасибо, что предложила проводить.

Что-то в его мрачной вежливости пугало ее. Ища чего-нибудь, чем можно было бы утешить их обоих, она сказала:

– Но ведь теперь с теми несчастными узниками будет все в порядке, да? То есть они теперь в безопасности, за ними присмотрят и накормят.

– Некоторых. В Бельзене ежедневно хоронят шестьсот умерших. А в Бухенвальде, говорят, умрут более двух тысяч человек, слишком далеко зашло. И, знаешь, это не единственные лагеря. До всех мы еще не дошли, но и там будет то же самое. И миллионы уже умерли.

Утешить, похоже, было нечем.

Он глянул на часы и поднялся.

– Такси за мной сейчас придет. Я не должен опоздать на поезд. Рад, что увидел Джульетту наконец.

– Тебя и вправду долго не будет?

– Ну да. Лучше рассчитывать на это.

Она уже стояла, повернувшись к нему лицом, между ним и дверью.

– Джек, ты же не сердишься на меня, нет?

– С чего это ты придумала?

Ей захотелось закричать: «Со всего!» – но всего-то и выговорила:

– Ты не поцеловал меня. Даже не притронулся.

В первый раз его черные, мрачные глаза по-ста- рому смягчились: он шагнул к ней, положил руки ей на плечи.

– На тебя я не сержусь, – сказал. Нежно поцеловал в губы. – Я как-то порядком отдалился от любви. Тебе придется вынести это во мне.

– Вынесу! Обязательно! Но она ведь вернется, правда?

По-прежнему держа ее за плечи, он слегка оттолкнул ее от себя.

– Непременно. Попрощайся со всеми за меня, пожалуйста. И поблагодари – за все. Не плачь. – То был скорее приказ, нежели просьба. – Я фуражку свою в холле оставил.

– Я принесу. – Она не желала вмешательства других. Но холл был пуст, фуражка лежала на столе. Когда она вернулась с нею, он уже успел подойти к входной двери с другой стороны и открыть ее. Взял фуражку, надел ее.

– Я рад, что приехал. – Двумя пальцами коснулся ее щеки. – Береги себя и… Джули, так ты ее зовешь? – Наклонился и поцеловал щеку, которой только что касался, – губы его были так же холодны, как и пальцы. Повернувшись кругом, очень быстро пошагал от нее к воротам и пропал из виду. Она стояла, прислушиваясь к тому, как завелся двигатель такси, как хлопнула дверца, а потом как ехала машина по дорожке, пока ее совсем не стало слышно.

* * *

Вилли, оказавшаяся в городе на день и на ночь, обедала с Джессикой в маленьком домике в Челси, который та снимала в Парадайз-Уолк. Теперь они снова стали лучшими подружками, поскольку уже всем стало известно, что Лоренс (больше они не называли его Лоренцо) бросил свою жену и живет с молодой оперной певицей. У них даже состоялся осторожно сочувственный разговор о несчастной Мерседес и о том, что с ней станется, в котором обе пришли к нелегкому выводу, что, пусть она и невероятно несчастна, но, наверное, без него ей лучше. (Разумеется, Вилли считала, что Джессике неизвестно про тот злосчастный вечер.)

Был понедельник. Утро Вилли провела на Лансдоун-роуд и извинилась, что приехала неприбранной.

– Известия до того хороши, что ты там задерживаться не станешь, так? – говорила Джессика, провожая ее в крохотную ванную.

– Эдвард считает, что дом для нас стал велик, после того как Луиза вышла замуж, а Тедди, так сказать, стал на ноги. Мне будет очень грустно. – Она сняла часы и засучивала рукава. – Я такая грязная, что, честно говоря, следовало бы ванну принять.

– Дорогая, мойся, если хочешь. Обед может подождать – всего-то что-то вроде пирога.

– Я просто умоюсь.

– Какой же миленький домик! – воскликнула она, сходя по лестнице опять в гостиную.

– Скорее это кукольный дом, но меня он устраивает великолепно. Так легко содержать. Всего и нужна ежедневная приходящая прислуга.

– Раймонд видел его?

– Еще нет. Похоже, ему все труднее и труднее вырываться. Но он до того обожает быть важным, к тому же, похоже, у него в Оксфорде друзья завелись, и, разумеется, на выходные я езжу во Френшем помочь Норе.

– Как там дела идут?

– Очень здорово, по-моему. Его, мне показалось, не так-то легко узнать, зато она, похоже, отдает всю себя. Боюсь, довольно слабый джин попался. Мои запасы кончились, а в здешних магазинах строго – любому по бутылке в месяц. – Она взяла свой джин и села с ним во второе кресло.

– Известия и впрямь хороши, верно? – сказала Вилли. – Мы будем в Берлине со дня на день.

– Если не считать этих ужасных, жутких лагерей. Я просто поверить не могла! Это непотребно!

– Кажется невероятным, что это могло бы продолжаться, а люди бы и знать не знали.

– Не сомневаюсь, что они знали. Немцы мне всегда были отвратительны.

– Но папочка так славно проводил там время, когда был студентом. Помнишь, он говорил, как это было чудесно? Даже в самом маленьком провинциальном городке устраивались свои концерты.