И все же главное было в другом. Это открытие Михаил сделал только что. Он вдруг понял, что наивысшей ценностью его бытия являются люди, которые откровенно и по-доброму входят в его жизнь и в его сознание. Какими бы странными они ни были, это были люди, которых он искренне успел полюбить. Кто-то из них изначально был хорошим человеком, а кто-то всеми силами старался сохранить в своей душе остатки добра и порядочности, продолжая выполнять то, что им было ненавистно. Перед ним чередой прошли Инга и Армен, Марина и Андрей, Василий со своими друзьями, великан из кафешки у Калинкина моста, Елизавета Аркадьевна из Смольного, Олег Иванович из Военно-медицинской академии, завгар Петр Васильевич, гаишный майор Сергеев Сан Саныч, опальный юрист Николай Григорьевич, Лев Наполеонович и его дочка Лена, наконец, Юля и Лиза.

Рассуждая об этом, Михаил машинально перебирал вещи в своей спортивной сумке. Случайно ему в руки попала видавшая виды и раскатавшая сотни метров ароматного теста деревянная скалка. Зачем он ее взял, было непонятно. Михаил нервничал. Все тело заколотилось от непонятной внутренней дрожи. Он встал. Подошел к окну, снова сел в кресло и опять встал. И только тогда его осенило. Михаил взял скалку двумя руками и резко с большим усилием повернул руки в противоположные стороны. Она открылась, как матрешка. Это был тайник, плотно набитый бумагами.

«Ну что ж, – подумал Михаил с нескрываемой радостью, – теперь у меня будет чем себя занять до выходных. Ай да Петров, Иванов, Сидоров. Ай да молодец»!

Лиза смотрела на Михаила с фотографии, которую он забрал с собой из дворницкой. Именно за этим снимком Михаил бежал тогда по набережной, когда навестил свою квартиру на Мойке, 47. «Я тебя никому не отдам, любимая, – глядя на портрет, тихо произнес он. Теперь этот портрет стоял на маленьком столике около дивана, где Михаил спал. – Я тебя никогда не предам»!

Первые три дня пролетели незаметно. Михаил читал бумаги и понимал, что это были не просто документы текущего порядка – это были инструкции и программные документы на длительный период. Доступ к таким бумагам возможен только для высшего руководства и только для очень узкого круга лиц. Невольно возникал вопрос: каким образом обычному чекисту удалось их раздобыть? Вероятно, здесь не обошлось без умышленной утечки, но не по плану дезинформации, а по плану того, кто был принципиально не согласен с новой стратегической программой.

Здесь были и документы, касающиеся всех аспектов тактических мероприятий – политических, идеологических, социальных, культурных, экономических и правовых. Зная, что будет, что произойдет в ближайшее время и через десять-пятнадцать лет, зная, как при этом поступать и что делать, можно было за короткий срок стать миллиардером, политическим лидером, правильно сориентированным по жизни человеком. В хорошо отлаженной структуре люди четко выполняют установку и не задают лишних вопросов. Так надо. Лишними в этом механизме являются все обычные граждане, которые «сдуру» попытаются вторгнуться в заранее разработанную концепцию. Это не просто план. Это саморегулирующийся механизм, который четко отслеживает собственные неисправные элементы и избавляется от них – от людей с сильно промытыми идеологией мозгами и от людей слабонервных, от тех, кто проявляет излишний интерес или инициативу, от тех, кто пытается что-то понять или действовать самостоятельно, от людей непредсказуемых, выпадающих из установленных правил логики.

Михаил прочитал и те документы, которые ему оставил Николай Григорьевич. Картина стала полной. Над каждым документом он подолгу размышлял, перечитывал его по нескольку раз и снова думал, думал, думал. В голове все время возникали какие-то исторические и житейские аналогии. Ассоциации и домыслы мешали объективному восприятию информации. Приходилось останавливаться и перечитывать все заново. Когда он закончил изучение документов, почувствовал, что его мозг до предела перегружен новыми и страшными грядущими событиями, той информацией, которая с каждым днем становилась свершившимся фактом.

«Если вернуться в свое время и опубликовать все, что я узнал сам и из этих записок, меня вполне могут назвать Новым Нострадамусом», – Михаил грустно улыбнулся.

В такие экстремальные моменты всегда что-то происходит. Так случилось и на этот раз. Его осенило. Документы, которые ему оставил Николай Григорьевич, в сравнении с документами отца Михаила Петрова никакой информационной ценности не представляли. А это значит, что Михаила «брали на живца». Бедный Николай Григорьевич, он, вероятно, тоже это понял, но уже было поздно. К сожалению, «живец» – это не жилец, это приманка, приговоренный, это человек, обреченный на смерть.

Был уже четверг, а Михаил даже не мог вспомнить, что делал все эти дни. Когда ел, когда мылся, когда спал. Нервное и умственное возбуждение долго не давало ему уснуть. Неожиданно на него напало чувство жуткого голода. Он открыл холодильник и обнаружил его полным нетронутых съестных припасов. Черствый хлеб, кефир и колбаса быстро насытили его желудок. Михаил лег в постель и моментально уснул.

И на этот раз, как это уже бывало, его словно толкнули в плечо. Он проснулся, встал, оделся и подошел к окну на кухне. Михаилу ужасно хотелось спать, но он машинально выполнял чьи-то команды. Его мозг постепенно начал просыпаться и вступать в борьбу за свои автономные права. Выиграв нелегкую битву с неизвестным противником, он заставил Михаила хорошенько потрясти головой и ответить на вопрос, что здесь позабыл в такую рань незваный гость. Часы показывали четыре утра.

И только с появлением двух человек, которые остановились у «шевроле», Михаил понял, почему проснулся так рано и что делает у окна. Он стал внимательно наблюдать за людьми, индифферентно стоящими у Валиной машины. Один из них был в перчатках, а другой держал в руках какой-то прибор с короткой антенной.

Неожиданно машина издала короткий пронзительный сигнал. Человек в перчатках, оглядевшись по сторонам, быстро открыл дверь автомобиля и исчез в кабине. Его напарник, не выпуская прибора и не убирая его, повернулся в сторону Михаила и стал быстро удаляться от машины к дому.

Раздумывать было некогда. Михаил раскрыл окно и громко произнес:

– С добрым утром, любезный.

И тут он понял, что сделал непростительную глупость. Какое ему дело до чужой машины? У Ессентукова денег куча. Ну угонят «шевроле», эко горе, купит дочке новую машину. И все же он крикнул. А как он мог поступить иначе, если на его глазах совершалось преступление?

Михаил по-настоящему испугался и тут же захлопнул окно. Свет на кухне он не включал и теперь стал наблюдать за происходящим из-за занавески.

От неожиданности мужчина вскинул голову верх и выронил свой прибор из рук. От звука упавшего предмета второй человек выскочил из машины. Быстро подобрав с асфальта прибор, оба мужчины бегом обогнули дом и исчезли из виду. Пока они бежали вдоль дома, один из них все время пытался обнаружить то окно, из которого его окликнули. Скорее всего, он его так и не нашел.