Тела так и не нашли.

Я видела его собственными глазами, но к тому времени, как приехала полиция, Дженна исчезла. Я прочла об этом в газетах. Я не могла рассказать, что видела, как она лежала на земле в вольере. Я вообще не могла позвонить в полицию — тогда бы за мной пришли.

Поэтому я изучала происходящие в Буне события с расстояния в пятнадцать тысяч километров. Я перестала вести журнал, потому что каждый день был очередным днем без моей дочери. Боялась, что, когда допишу до конца, пропасть между тем, кем я была и кем стала, окажется такой широкой, что я не смогу разглядеть противоположный край. Какое-то время я под фальшивым именем (Анна — палиндром: одинаково читается с обоих концов) ходила к психотерапевту и лгала о причинах своей печали (автомобильная авария). Я спрашивала у него, нормально ли, что после потери ребенка продолжаешь по ночам слышать его крик и просыпаешься от этого рожденного воображением звука. Я спросила, нормально ли проснуться и на пару восхитительных минут поверить, что ребенок спит за стенкой. Психотерапевт ответил: «Это нормально», и я перестала к нему ходить. Он должен был ответить: «Больше ничего и никогда в вашей жизни не будет нормальным».

В 1999 году я впервые узнала, что рак легких по капле выдавливает жизнь из моей мамы. Я бесцельно ездила по окрестностям, пытаясь переварить новость. К своему изумлению, обнаружила останки пяти слонов с отрубленными бивнями — и одного измученного и очень испуганного слоненка.

Хобот ее безвольно висел, уши поникли. Самочке было не больше трех недель от роду. Но я не знала, как позаботиться о ней, и ее история закончилась печально.

Как и мамина история. Я взяла на полгода больничный, забросила исследования, чтобы ухаживать за мамой. Потом ее не стало. Я, оставшись в мире одна-одинешенька, вернулась в Ботсвану, с головой ушла в работу, чтобы развеять печаль, и только тогда поняла, что эти величественные, грациозные животные спокойно относились к смерти. Они не мучились одной и той же мыслью, как это делала я. А я грызла себя за то, что не позвонила на День матери, что всегда с ней спорила, вместо того чтобы просто сказать, что хотела бы быть такой же самодостаточной. Я рассказывала о невероятной занятости на работе, которая помешала мне вырваться домой на День благодарения, Рождество, Новый год и день рождения… Эти повторяющиеся мысли убивали меня, и с каждым новым витком я все глубже увязала в зыбучих песках вины.

По сути, я начала изучать проявление скорби у слонов по воле случая. Я находила массу причин, почему с точки зрения науки это крайне необходимо. Но на самом деле я лишь хотела научиться облегчать боль.

Когда я вернулась в Африку, чтобы излечиться от второй утраты, браконьерство процветало. Убийцы стали умнее и хитрее. Если раньше они отстреливали старейших матриархов и самцов с самыми большими бивнями, то сейчас стали целиться в слонов помоложе, прекрасно зная, что стадо сгрудится, чтобы защитить их, и станет значительно легче массово убивать слонов. Долгое время никто не хотел признавать, что слоны в Южной Африке вновь оказались под угрозой вымирания, но так оно и было. Слонов на границах с Мозамбиком безбожно уничтожали, осиротевшие испуганные детеныши бежали назад в парк Крюгера.

Когда я пряталась в Южной Африке, то встретила одного из таких слонят. Его мать стала жертвой браконьеров — ей выстрелили в плечо, слониха не могла подняться, рана загноилась, но детеныш отказался покидать мать и выжил потому, что пил ее мочу. Как только я обнаружила их в зарослях кустарника, тут же поняла, что мать нужно усыплять. И я прекрасно понимала, что это приведет к смерти ее дочери.

Я больше не могла позволить подобному повториться.

Свой центр спасения слонов я основала в Фалаборве, Южной Африке, по образцу слоновьего приюта Дафны Шелдрик в Найроби. На самом деле все предельно просто: когда слоненок теряет семью — найди ему новую. Смотрители сутками сидят с малышами, предлагают им бутылочки с молоком, окружают их любовью и заботой, ночью спят рядом с ними. Служители меняются, чтобы слоненок не привыкал к кому-то одному. Я на горьком опыте узнала: если слоненок слишком привязывается к одному человеку, то может впасть в депрессию, когда этот смотритель возьмет на день-другой отпуск, а горе от его потери может даже привести к смерти.

Смотрители никогда не бьют своих подопечных, даже если те заигрываются. Обычно достаточно сделать замечание — эти детеныши изо всех сил хотят угодить тем, кто о них заботится. Слоны ничего не забывают, поэтому очень важно всегда добавить чуть больше теплоты в общение с проказником, в противном случае слон подумает, что его наказали не за то, что он озорничал, а потому, что он — нелюбимое дитя.

Мы кормим малышей специально обогащенным молоком, но после пяти месяцев вводим овсяную кашу — совсем как детям вводят прикорм. Добавляем кокос, чтобы обеспечить жирами, которые слонята получили бы с материнским молоком. Оцениваем их рост по щекам, которые — совсем как у младенцев — должны быть пухлыми. В двухлетнем возрасте их переводят в другое место, где живут слонята постарше. Некоторых смотрителей из «садика» тоже переводят на новое место, чтобы вновь прибывшие слонята видели знакомые лица. Там же они узнают бывших товарищей, которые уже окончили «детский сад». Теперь смотрители спят отдельно от слонов, но в непосредственной близости от сарая. Каждый день они выводят слонят в парк Крюгера, чтобы познакомить с дикими стадами. Слонихи постарше борются за место матриарха. Они берут под свое крыло новых детенышей и знакомят с ними своего собственного детеныша. Первыми идут малыши, за ними слонята постарше. В конечном итоге они вливаются в дикое стадо.

Несколько раз случалось так, что слоны, которые теперь уже стали дикими, обращались к нам за помощью: однажды, когда у молодой мамы перегорело молоко и возникла опасность, что детеныш погибнет, и когда у девятилетнего самца нога застряла в капкане.

Они не доверяют всем поголовно, потому что изначально знают, каким жестокими могут быть люди. Но, по всей видимости, и не судят о нас всех по тем нескольким подонкам.

Местные называли меня «мс Эли» — сокращенно от мисс Элис. И в конечном итоге так стали называть наш центр: «Если найдете слоненка, приносите его в Мсэли». Если я все делаю правильно, осиротевшие слонята покидают нас и вливаются в одно из диких стад на территории парка, где и родились. В конце концов, мы же растим своих детей, чтобы однажды они научились жить самостоятельно.

Но когда они уходят от нас слишком рано — тогда все теряет смысл.

Верджил

Помните, как в детстве верили, что облака на ощупь, как вата, а потом узнавали, что на самом деле они состоят из капелек воды? Что если попытаться улечься на облаке поспать, то провалишься сквозь него и ударишься о землю.

Во-первых, я роняю зуб.

Только на самом деле я его не роняю. Потому что уронить — значит до этого ты его держал, а в моем случае рука больше не служит препятствием, и зуб со стуком падает сквозь нее на пол. Я поднимаю голову, испугавшись до чертиков, и хватаюсь за то, что подвернулось под руку, — это оказывается Таллула.