— Ну, во-первых, про Владыкиных: Петр Никитович не сообщил о себе никакой весточкой и умер где-то в тюрьме, никто не знает где. Луша состарилась, почти как я, измучилась, бедная, а вырастила всех — белая, как лунь. Но Павел… ты бы посмотрела: лицом — весь в Лушу, а огнем — в отца. Прошлый год был в гостях, находится где-то на краю света, отпустили, вот, через столько лет, знать, повидаться с матерью. Но скажу тебе — не узнать, просто не узнать.

Он посетил меня вначале один, потом вместе с Николаем Георгиевичем Федосеевым…

Луша-то, прямо на глазах у нас, расцвела да не отходит от сына: куда он — туда и она. А уж ученый-то, где только набрался грамоты-то? С нашими девками как вступил в разговор, да, где там — они сразу замолкли. Как приехал к себе, ребята все у них покаялись, и сейчас на собрания ходят. У меня хлебопреломление совершал вместе с Федосеевым. А на собрании вдвоем с ним проповедовали, так все обплакались, покаялось сколько. Уж, больно, про тебя-то все интересовался. Ну, а за остальных, что сказать? Из старых никого почти нет. Братьев: кого забрали, кто сам уехал — одни мы, старухи, остались. Да, вот, из деревень переехали да из других городов, так, вот, понемногу и собираемся. Я-то на собрание хожу редко, когда кто зайдет за мной.

Вера, с жадностью, не перебивая, слушала маму о всех новостях.

К вечеру собрались с работы сестры, по плоти, и почти с первых же слов посыпались упреки за то, что Вера жизнь и молодость сгубила ни за что. Вера с трудом выслушивала их, а Екатерина Ивановна, видя это, постаралась проводить их всех, под предлогом усталости.

Все последующие дни Вера посещала всех своих старых друзей и особенно прилепилась к Владыкиным. Луша с дочерьми ходила на собрание регулярно; и в общине стало заметное оживление.

Вскоре, следом за ней, возвратилась из колонии и Зоя Громова, но была какая-то странная: придирчивая, колкая, несдержанная и высокомерная. Оказывается, с Верой Князевой их определили для местожительства в один и тот же город А. Вскоре, нагостившись, Вера с Зоей выехали на свое местожительство.

Местная администрация встретила их особенно недружелюбно. Предупредили о том, что если они будут собираться молиться опять, то их снова загонят туда же.

Слова их не оказались пустыми. К ним придирались за всякие мелочи; и жизнь их становилась все более невыносимой.

Вера старалась уезжать к своим родственникам в Москву и подолгу оставалась там. Зоя безбоязненно посещала маленькую поместную общину, проповедовала там, что особенно раздражало местных властей.

Недолго страдалицам пришлось порадоваться. Их ожидала скорбь не меньшая, чем они только что пережили. Через короткое время Екатерина Ивановна получила от дочери скорбное известие, что ее арестовали вновь. Последними материнскими слезами она облила эти строки и вскоре, тихо, с молитвой на устах, отошла в вечность.

Глава 13. Грех твой найдет тебя

«Беззаконие мое я сознаю, сокрушаюсь о грехе моем»

Пс. 37:19

Прошло восемь месяцев по возвращении Веры Князевой и Зои из неволи. Они пролетели, как приятный сон. Сердце неугомонно томилось от предчувствия новых страданий. Шел 1948 год.

Вера устроилась на работу в городе, но почти с первых же дней заметила, что за ней усиленно следят и по месту работы, и дома. Местные верующие предупредили ее, что НКВД некоторых верующих спрашивали о ней. Сердце опять заныло от тревог; и каждый прожитый день приносил все новые и новые скорби.

Наконец, в одну из летних ночей, к ней постучались. Не открывая, она спросила: «Кто там?» Ей ответили, что пришли из милиции, с проверкой документов. Вера с решимостью ответила им, что никаких проверок; ночь дана, чтобы человек мог спать, и что до утра она не откроет никому.

После настоятельных окриков и стуков, приехавшие все же вынуждены были отстать и до утра просидели в машине, у ворот дома.

Вера поняла, что у Господа в планах, видимо, еще отмерить ей скорбное поприще, и почти весь остаток ночи она провела в молитве. К утру она собрала с собой предусмотрительно все необходимое, написала и передала письмо для Екатерины Ивановны; и, по первому стуку своих гонителей, открыла дверь. Сразу, входя в дом, Князевой предъявили ордер на арест и, произведя в доме обыск, увезли ее в управление рай-НКВД. Там она встретилась, как ни странно, с Зоей Громовой. Следствия им, на сей раз, никакого не было и после месячного ожидания объявили, что обе они, по постановлению особого совещания НКВД, отправляются на ссылку в Красноярский край, бессрочно, до особого распоряжения. Отчаяние овладевало душой, мысли путались, воображению представлялась какая-то бездна, в которой опять кишмя кишели размалеванные потерянные женщины, с их надтреснутыми грудными голосами, и похотливые взгляды лагерных придурков (мужская лагерная обслуга). В сестре Зое она не видела того друга, спутницы-сестры, с которой могла бы поделиться и получить утешение, чего так жаждало изболевшееся сердце. Напротив, острые обличения: за самое малейшее слово, поступок, взгляд и, наконец, за скорбное выражение лица, за частые вздохи — как синайские гром и молния обрушивались с ее стороны, в адрес Веры Князевой. Забившись в угол камеры, она, обливаясь слезами, страдала одиноко, молча, вознося лишь вопли к своему Искупителю.

Этапная суета, с злобными окриками конвойных, в сопровождении лая сторожевых собак, наконец, прервала их камерное удушье.

Как и десять лет назад: те же товарные вагоны, только вместо «телячьих» — «пульманы», так же битком набитые арестантами — послужили им транспортом к месту отбытия административной ссылки. Только один Бог, своею близостью, утешал сердце Веры и оберегал от того страшного падения, куда неудержимым потоком увлекали ее обстоятельства. Внешняя ее привлекательность, упорно не поддавалась никаким превращениям, хотя злой рок с яростью стремился истоптать, изорвать те преимущества, какими наделил Бог Веру.

И опять, почти месяц, везли их до Красноярского края в этапном вагоне. Только, на сей раз, Князева мужественнее переносила всю тяжесть этапного пути, так как за десять лет пребывания в заключении, ее сердце и весь организм достаточно закалились и освоились с переносимыми лишениями. Формулировка «бессрочно» или «до особого распоряжения», после упорной мучительной борьбы, помогла, при утешении от Бога, смириться с участью заживо погребенной, и Вера, наконец, была даже несколько рада тому, что вожделения ее женской природы, как бы умерли, потеряв почву под собой.

На Мариинском распределительном пункте им с Зоей определили