И, конечно, не таким образом.

Могенс попытался отрешиться от этих мыслей, а добился этим совсем противоположного. Воспоминания прошлой ночи были все еще в провалах и трещинах, как он полагал, не случайно — просто его подсознание защищало разум от самых жутких картин, чтобы не разрушить его. Только вдруг с отчетливой ясностью он вспомнил пронзительный крик Бэтти Пройслер и выражение совершенного отчаяния на ее лице, когда нелюдь схватила и потащила ее.

И зачем только она спустилась туда, вниз! Боже милостивый, самое смешное во всем случившемся — это то, что она лишилась жизни из-за чашки кофе для них!

Если бы она послушалась!..

Пожалуй, в этом единственном пункте Грейвс был прав, пусть даже способ, которым он приводил свои аргументы, был в высшей степени презренным. Да, никто не просил мисс Пройслер прошлой ночью спускаться под землю. Никто не просил ее последовать за ним, Могенсом, сюда из тихого Томпсона. Хотя нет, не «последовать», а «преследовать» вплоть досюда, поправил он себя с долей иронии. Никто не советовал ей оставаться здесь после всех начавшихся жутких событий.

— Я не виноват, — сказал он, обращаясь к привидению Дженис, которое по-прежнему стояло в тени и смотрело на него шакальими глазами.

Вроде бы, переложив часть вины на мисс Пройслер, он испытал облегчение, пусть и знал, что это самообольщение долго не продлится. Но сейчас ему была нужна ясная, как никогда, голова, чтобы преодолеть все это.

— Я не виноват, слышишь? — крикнул он. — Я ее предупреждал.

Привидение Дженис издало тихий, будто разочарованное ворчание, звук и растаяло, а позади него раздался голос:

— Профессор?

Могенс так вздрогнул, что у него сразу же пошла кругом голова, и надо было опереться, чтобы не потерять равновесие. Он не слышал ни как открылась дверь, ни как вошел Том. Мальчик стоял в двух шагах позади него и смотрел на него взглядом, выражавшим смущение и озабоченность. Под мышкой он держал узелок, а в руках — поднос, покрытый чистейшей салфеткой.

— Профессор? — спросил он еще раз. — С вами все в порядке?

Могенс не рискнул покачать головой, а только с признательностью посмотрел на него. Том в свою очередь обвел взглядом комнату и осторожно спросил:

— А с кем вы разговаривали?

У Могенса так и вертелось на языке огрызнуться: «Ни с кем!», и тема была бы исчерпана. Том бы понял. Но вместо этого он едва слышно ответил:

— Ни с кем, Том, кого ты смог бы увидеть.

Он проковылял мелкими шажками к кровати и присел на краешек. Его сердце выбивалось из груди, и, когда он наклонился за одеялом, чтобы прикрыть свою наготу, его руки так дрожали, что он не смог бы поднять его, даже если бы его руки и не были бы спеленуты. Несколько шагов так утомили его, словно он поднялся на крутой откос по горной тропе.

Том таращился на него с таким ужасом, что он посчитал нужным добавить:

— Просто призрак прошлого, Том. Время от времени он меня посещает.

С безграничным удивлением он увидел, что юноша его понял. Том кивнул, поставил поднос на стол и положил принесенный узел на стул.

— Я принес вам поесть, — сказал он. — Вы, должно быть, проголодались. Не бойтесь, — поспешно добавил он. — Это не я готовил. Осталось со вчера от мисс Пройслер.

— Спасибо, — сказал Могенс. — Я, правда, немного проголодался. Но ты-то как догадался?

«Немного проголодался» было еще мало сказано. Он не только обессилел до дальше некуда, но смог бы сейчас проглотить и целую корову.

— Профессор, — покровительственным тоном ответил Том, — как может быть иначе? Вы же столько крови потеряли! Так что все нормально.

— А ты откуда это знаешь?

По лицу Тома невозможно было сказать ничего определенного, но появилось в нем что-то… особенное.

— Я уже не первый год с доктором Грейвсом, профессор. А за это время мне столько пришлось латать, что я многому научился…

Могенс выразительно посмотрел на свои затянутые повязками руки, и Том поспешил оправдаться:

— Это не я.

— Не ты?

Том решительно замотал головой:

— Доктор Грейвс сказал, что сам забинтует вам руки. Может, я и никудышный повар, но такого и я бы постыдился. Только если вы меня спросите, не больно-то и страшны ваши раны. — Он съежился, будто сообразил, что сказал лишнего, и постарался исправить положение: — По правде говоря, я их толком-то и не видел.

Могенс пристально посмотрел на него и обнаружил, что запястье, шея и щиколотка Тома тоже перевязаны серым бинтом, выпирающим из-под его одежды. Он снова почувствовал укол совести. Ему до сих пор даже не пришло в голову, что Том тоже может быть ранен.

— Это ничего, — поспешно сказал Том, перехватив его взгляд. — Только парочка царапин.

«Если он не хочет об этом говорить, его право», — подумал Могенс.

— По крайней мере, ты не был настолько глуп, чтобы позволить Грейвсу перевязать себя, — сказал он.

Том принужденно засмеялся, но этот смех не обманул Могенса, насколько неприятна была Тому эта тема, и он постарался спешно ее поменять:

— А доктору Грейвсу часто требовалась помощь при ранении?

— Так, пару раз, — Том начал смущенно переступать с ноги на ногу. В следующее мгновение он улыбнулся открытой ребячьей улыбкой и погрозил Могенсу пальцем. — Не старайтесь выведать у меня, профессор. Это не мой секрет.

Могенс оставался серьезным.

— А тебе не кажется, что пришло время все рассказать мне?

— Профессор?

— Не прикидывайся дурачком, Том, и со мной не обращайся как с несмышленышем, — сказал Могенс, смягчая тоном остроту слов. — Грейвс уже выдал мне массу вещей, правда, не все.

— Не понимаю, о чем вы, профессор. — В голосе Тома появились холодные нотки. — Если есть что-то, чего вы не понимаете, то вам надо обратиться к доктору Грейвсу. Я всего лишь его помощник.

Могенс почти физически почувствовал, как леденеет атмосфера в комнате; будто столбик термометра разом упал на несколько градусов. Этого он не хотел. Том был последним, кто заслуживал упреков. И все-таки, раз начав, надо довести дело до конца. Особой причины на это не было, но глубоко в душе Могенс знал, что его время истекает.

— Может, и так. Только, к сожалению, доктор Грейвс избегает моих вопросов. Там, внизу, кроется нечто большее, чем просто гробница тысячелетней давности, а, Том?

Том явно нервничал, однако на его лице появилось выражение такой замкнутости, что Могенс понял: дальнейшие расспросы ни к чему не приведут. Напрасно он разрушил хрупкую взаимную приязнь, возникшую между ними, наверное, уже навсегда.

— Мне надо идти, профессор, — сухо сказал Том. — Уже поздно, а у меня еще много дел. — Уже на ходу он показал на узелок, оставленный на стуле: — Я тут принес вам кой-какую одежонку. Доктор Грейвс считает, вам надо еще пару часиков поспать, только, я думаю, навряд ли вы станете это делать.