– А тебе какое дело? – рявкнул Пенхаллоу, мгновенно закипая. – Еще не хватало, чтобы мои щенки требовали у меня отчета! Знай свое место, парень! Делай, что тебе велено!

– Ты знаешь, на сколько уже превысил кредит?

– Я лучше тебя знаю свои дела, и нечего мне указывать. Бери чек и поезжай в Бодмин, а болтовню свою оставь при себе!

Рэймонд стоял, набычившись и засунув руки в карманы. Его вид выражал враждебную непримиримость, что еще больше распалило Пенхаллоу.

– Тебе придется выслушать мою болтовню, хочешь ты этого или нет, – мрачно произнес он. – Больше я не стану обналичивать твои безумные чеки.

– Вот как? – прищурился Пенхаллоу. – Хочешь, чтобы я послал Джимми?

– Посылай кого угодно. Толку от этого не будет. Я говорил с управляющим банка. Он спросил меня, насколько ты дееспособен, чтобы распоряжаться чековой книжкой. Я тебя таковым не считаю, но говорить ему об этом не стал – пока.

Воцарилось молчание. Пенхаллоу подался вперед, словно намеревался схватить сына. Лицо его посерело, в глазах вспыхнула ненависть.

– Ах ты, сукин сын! – крикнул он, тяжело дыша. – Паскудный пес! Так, значит? Решил позвать докторов, чтобы они объявили меня слабоумным?

– Нет, я не собираюсь ворошить наше грязное белье на людях. Но не думай, что я буду стоять и смотреть, как ты просаживаешь имение! Если ты меня вынудишь, я добьюсь, чтобы тебя признали недееспособным!

Пенхаллоу в бессильной ярости потряс кулаками и стал неуклюже переваливаться с боку на бок.

– Объявить меня недееспособным? Видит бог, я тебя совсем распустил. Вообразил себя хозяином? Не слишком ли рано, Рэймонд? Я давно за тобой наблюдаю. Ты ведешь себя так, будто Тревеллин уже принадлежит тебе, трясешься над каждым пенни, которое я трачу на других сыновей. Ты морщил нос, когда я поселил здесь Юджина с женой. Злишься, что я вернул Клэя и собираюсь оставить в доме Обри. Но мне наплевать. Смешно видеть, как ты изображаешь сквайра. Но мои руки еще крепко держат поводья, сынок, и меня не так-то просто вышибить из седла! Мы с тобой никогда не любили друг друга, но ты был мне нужен для дела. Ты всегда был угрюмым и строптивым парнем, но кто знал, что ты окажешься сволочью!

Рэймонд только пожал плечами.

– Умерь свой пыл и не сотрясай понапрасну воздух. Мне безразлично, что ты обо мне думаешь. Меня волнует только поместье, которое ты пытаешься разорить. Но у тебя ничего не выйдет! Последнее время ты ведешь себя как ненормальный, и мне ничего не стоит отстранить тебя от дел. – И он с издевкой добавил: – Тебя не могут признать невменяемым, но это и не требуется. Я и так с тобой справлюсь.

– Неужели? Ты всерьез решил, что сможешь здесь верховодить?

– Во всяком случае, деньгами буду распоряжаться я. Советую уступить мне это право, чтобы не пришлось вынуждать тебя.

– Уступить?

Закинув голову, Пенхаллоу расхохотался. Лежавшая рядом собака вскочила и, прижав уши, высунула язык. Он пнул ее, и она, соскочив с кровати, растянулась на солнечном пятачке.

– Уступить? – повторил Пенхаллоу. – И что же ты прикажешь мне делать, хозяин? Выставить отсюда Юджина? Смиренно просить у тебя деньги на карманные расходы? Ты играешь в опасную игру!

– Для начала выставить отсюда Юджина, – кивнул Рэймонд. – Предоставить Обри самому расплатиться с долгами, а Ингрэму – оплачивать обучение его парней за свой счет. И хватит тратить деньги на своего грязного ублюдка!

В глазах Пенхаллоу сверкнули огоньки. Он заворочался в кровати, недобро усмехаясь.

– Не любишь Джимми? Вот умора! Ты ведь больше всех его ненавидишь? Хочешь, чтобы я его выгнал?

– Пусть прислуживает тебе, но он должен знать свое место!

– А ты должен знать свое, свинья подзаборная, – злобно прошипел старик. – У него не меньше прав жить тут, чем у тебя!

Рэймонд рассмеялся.

– Разве? Когда я стану здесь хозяином, он быстро поймет, где его место.

– Ты так уверен в себе? Станешь хозяином только с моего согласия!

Сын смерил его презрительным взглядом.

– Я вступлю во владение поместьем, как только ты умрешь, и не в твоих силах это изменить. Я не хуже тебя знаю, что такое наследование без права отчуждения, так что можешь рассказывать сказки кому-нибудь другому. Со мной подобный номер не пройдет.

Пенхаллоу наклонился и крикнул:

– Поместье перейдет моему старшему законному сыну, болван!

– Я твой старший сын.

– Нет! У меня уже была парочка сыновей, когда я произвел на свет тебя. Незаконнорожденных, конечно, как ты! Как ты и бедняжка Джимми!

В комнате воцарилось гробовое молчание. Смертельно побледнев, Рэймонд впился взглядом в горящие дьявольским блеском глаза отца. Казалось, у него остановилось дыхание. Затем он хрипло рассмеялся.

– Я тебе не верю!

Пенхаллоу ткнул пальцем в сторону ящиков в спинке своей кровати:

– У меня есть документы.

Старые напольные часы в углу стали громко отбивать время. Рэймонд почувствовал, как холодеют его влажные ладони. В голове у него проносились обрывки мыслей. Сказанное отцом было столь чудовищно, что он повторил:

– Я тебе не верю! Ты просто впал в маразм и пытаешься запугать меня своими идиотскими измышлениями! Такого просто не может быть!

Пенхаллоу откинулся на подушки. Гнев его сменился злорадством.

– Теперь-то ты запоешь по-другому, – с усмешкой проговорил он. – Черт, прямо как гора с плеч.

Сын вынул руку из кармана, но, увидев, что она дрожит, убрал ее обратно.

– Ты потерял разум. Как же я мог воспитываться здесь, если… Не мели чепухи!

– О, это все Рейчел! Я возражал, но она настояла. Моя жена была потрясающая женщина!

– Мать? – изумился Рэймонд. – Ты спятил?

– Она тебе не мать, – заявил Пенхаллоу, беря со стола графин с красным вином. Налив себе стакан, он стал потягивать напиток, насмешливо глядя на сына. – Тебя никогда не удивляло, что ты родился за границей? А когда Рейчел оставила все свои деньги Ингрэму, ты не почуял, что пахнет жареным?

Комната поплыла у Рэймонда перед глазами. Его бросало то в жар, то в холод. К действительности его вернула собака, которая стала скрестись под дверью, просясь наружу. Это прозаическое обстоятельство развеяло ощущение надвигающейся катастрофы, и Рэймонд сумел стряхнуть с себя наваждение, лишающее его способности сопротивляться. Он подошел к двери и выпустил собаку. Потом снова встал перед камином. Рэймонд был бледен как полотно, но полностью владел собой.

– Если это правда, то почему моя… твоя жена воспитала меня как собственного сына?

– Она была гордая женщина, моя Рейчел, – мечтательно вздохнул Пенхаллоу. – Не хотела скандала. Чуть не убила меня, узнав про это! Но Рейчел любила меня по-настоящему. Ей не требовались объяснения, она и так видела меня насквозь! И знала, что мои шалости ничего не значат. Принимала меня таким, каков я есть, – никаких истерик и бесконечных сцен, господь, упокой ее душу!