«Т-38»? Мне даже на «Т-33» полетать еще пока не разрешили, а теперь мне выдалось счастье совершить испытательный полет на совершенно новом и невероятно сексуальном «Т-38»?

Я подавила рвущийся с губ возглас «Правда?» и произнесла более подходящее к случаю:

– Да, сэр.

Меня толкнула Николь.

– Да ты, подруга, – везунчик.

Я лишь бездумно кивнула. А что при таких обстоятельствах скажешь? Ведь я всегда мечтала летать на «Т-38»… Вернее, не всегда, а лишь с тех самых пор, как первый из них был явлен на свет из сборочного цеха.

– Зря завидуешь, – произнес Паркер. – Уж поверь мне – предстоящее ей вовсе сахаром не покажется.

Николь непонимающе мотнула головой, а директор Клемонс меж тем продолжил озвучивать текущие назначения, а закончив с ними, отодвинулся от стола, поднялся и, окинув многозначительным взглядом аудиторию, с нарочитым пафосом изрек:

– И, люди, давайте немедля приступим к работе. Ведь нас уже вконец заждалась Луна.

* * *

Переодевшись в летный комбинезон и нацепив на себя парашют, я открыла деревянный ящик, извлекла из него свой шлем и с ним под мышкой направилась к взлетно-посадочной.

У самолета, скрестив на груди руки, меня уже поджидал Паркер и при моем приближении немедленно начал:

– Предполетная проверка начинается, когда ты только лишь приближаешься к самолету.

То было воистину верно для каждого самолета, на котором я когда-либо летала, и этот, несомненно, исключением стать не мог, и я, послушно кивнув, подтвердила:

– Разумеется.

– Перво-наперво убедись в отсутствии разливов масла, препятствий на пути предполагаемого дальнейшего движения самолета и чего-либо необычного вблизи него.

А самолет был прекрасным. И был он, разумеется, реактивным. Вообще же, начиная с напоминающего иглу носа и заканчивая выхлопной системой реактивного двигателя, «Т-38» являл собой материальное воплощение обтекаемой красоты.

На Паркере были огромные солнцезащитные очки, но даже несмотря на них я явственно ощущала его сверлящий меня взгляд.

– Ты, конечно, считаешь себя пилотом. И даже, похоже, мастером-пилотом, но для начала заруби себе на носу, что этот реактивный самолет – сверхзвуковой, и, следовательно, радикально отличается от всего, на чем тебе довелось летать прежде.

Себе я велела:

«Улыбнись и кивни. Просто улыбни-и-и-и-ись и кивни. Тем паче что он совершенно прав, и с подобными самолетами ты действительно никогда прежде дела не имела».

Улыбнуться у меня получилось не очень, но все же я вполне бодро выдала:

– Да, сэр. И я просто горю желанием немедля применить на практике все приобретенные мною на симуляторах навыки.

– Что ж, посмотрим, посмотрим. – Он ткнул большим пальцем в сторону самолета. – Что сделаешь сразу после осмотра местности?

– Проверю записи в бортжурнале[36], а затем осмотрю фонарь и предохранители на ручках катапультирования.

– Так за чем дело стало? – Он прислонился к крылу самолета и небрежно махнул мне рукой – действуй, мол.

Я сделала мною уже озвученное, а вдобавок проверила крепления кислородных шлангов, а затем заколебалась, поскольку действительно данный самолет мне был совсем не знаком.

– Я что-то упустила?

– Убедись, что в кабине отсутствуют посторонние предметы. – Слегка прихрамывая, Паркер направился к ближайшему воздухозаборнику.

– Уже сделано. Тебе опять нездоровится?

Проигнорировав мой вопрос, он сказал:

– Обычно приходится согнуться в три погибели, чтобы заглянуть туда. – Он поманил меня к себе. – Подойди и посмотри сама.

Я подошла, нагнулась и, заглянув в воздухозаборник, доложила:

– Все чисто.

– Добро. Теперь осмотри воздухозаборник с противоположного борта. – Он отступил назад, придерживая рукой левую ногу. – Уразумела?

– Уразумела.

Прямо сейчас Паркер был милым. Или, по крайней мере, настолько, насколько Паркер вообще способен быть милым. Хотя справедливости ради следует признать, что он всегда был педантичным пилотом и в общем-то терпеливым, а зачастую даже щедрым учителем.

Оба воздухозаборника оказались безупречно чисты, и я, едва не пританцовывая, забралась на заднее кресло в кабине. И было чему радоваться. Ведь самолет и в самом деле был чертовски красивым и, несомненно, сверхскоростным и беспрецедентно маневренным.

Прохождение многочисленных этапов предполетной процедуры помогло мне сосредоточиться, и порукою тому, разумеется, было понимание того, что Паркер что есть сил выискивает любую, пусть самую крошечную, самую незначительную мою оплошность, хотя, признаюсь, Паркера я все же в расчет особо не брала, поскольку в основном беспокоилась о том, чтобы не допустить реальную ошибку, которая, возможно, вскоре прикончит меня.

Я подтянула плечевые ремни и надела шлем. Тот плотно обнял мою голову и заглушил большую часть звуков из внешнего мира. Я подсоединила к шлему конец кислородного шланга, а среднюю часть самого шланга штатно прикрепила к своему летному ремню безопасности. Маску до поры оставила свободно висеть у лица, от чего задувающий в кабину ветерок продолжил одаривать меня запахами бензина, гудрона и паленой резины.

– Порядок, – затрещал из наушников моего шлема голос Паркера. – Готова запустить двигатель номер два?

– Готова, – подтвердила я, слегка удивившись, что начал он со второго движка, а не с первого, но спрашивать его о том, конечно же, не стала.

– Все опасные зоны чисты?

Я наклонилась влево и, повернув голову, насколько это было в моих силах, посмотрела назад. Там виднелся только ангар, но располагался он на весьма значительном расстоянии. Затем я проверила, что находится справа и позади от нас, и доложила:

– Все чисто.

Паркер передо мной, произведя аналогичные движения телом и головой, откинулся на спинку кресла и кивнул:

– Давай подадим сигнал готовности к запуску движка. Руки у тебя свободны?

В качестве наглядной демонстрации он, подняв над головой руки, прижал кулак к своей раскрытой ладони правой руки.

– Мои руки свободны, – отрапортовала я.

Руки-то у меня были свободны, но пульс мой неуклонно ускорялся. Я, успокаивая себя, глубоко вдохнула, про себя же подумала, что если я донельзя возбуждена перед взлетом, находясь пусть и в самом новейшем, сверхзвуковом, реактивном, но всего лишь самолете, то что же со мной станется перед стартом в ракете.

Наземная команда подсоединила шланг к левому воздухозаборнику, и насос принялся нагнетать в двигатель воздух под давлением.

– Тяга – четырнадцать процентов от максимума, – заговорил Паркер. – Рычаг управления тягой – в положении холостого хода. Движок к добавочной нагрузке готов. Увеличиваю тягу.

Паркер слегка потянул рычаг на себя, от чего свист за бортом почти немедленно перерос в ровный вой.

– Расход топлива составляет двести, – продолжал свой монолог Паркер, давая мне ясное понимание того, что в каждую секунду происходит. – Давление масла в норме. ТВГ[37] поднимается штатно.

Точно так же поднималось и мое кровяное давление. Боже, я и правда вскоре полечу на сверхзвуковом!

– Температура выхлопных газов в пике достигла семисот семидесяти[38] и