людьми, которые воюют на стороне врага". То, что сделал Бабицкий, гораздо опаснее, чем стрельба из пулемета.

Даже если бы передача была реальной, эти аргументы выглядели бы неубедительными. Ведь тогда правительству пришлось бы объяснять, почему в разгар войны оно выдало врагу российского гражданина. После того как стало ясно, что предполагаемый обмен пленными был инсценирован, они стали еще менее логичными.

Но этот эпизод стал предвестником тактики, которую Путин и его администрация будут использовать по отношению к журналистам и другим лицам, которые, по их мнению, перешли "красную черту". Критика, даже оппозиция, была допустима, но только в тех пределах, которые определяло государство. Путин утверждал, что это не противоречит принципу свободы прессы, который, по его словам, никогда не был рассчитан на "прямое соучастие в преступлениях". Российские журналисты не были успокоены.

К середине марта ситуация в Чечне получила дальнейшее развитие. «Организованное сопротивление подавлено, - заявил Путин. Крупномасштабные военные действия завершаются». Это был спин, ориентированный скорее на предстоящие президентские выборы, чем на реальную ситуацию на местах. Всплеск народного энтузиазма, сопровождавший первые успехи армии, сошел на нет. Сопротивление в виде терактов, захвата заложников и партизанских действий продолжалось. Правда, на большей части территории Чечни крупномасштабные столкновения прекратились, и Путин впервые заговорил о возможности мирных переговоров.

Единственным чеченским лидером, к которому Путин испытывал хотя бы минимальное доверие, был верховный муфтий Ахмад Кадыров. Он родился в Казахстане, куда Сталин сослал чеченцев во время Второй мировой войны. После того как при Горбачеве были сняты ограничения на свободу вероисповедания, он учился в медресе в Бухаре, затем в Ташкенте и Аммане, а в Чечню вернулся в 1991 году, когда ее тогдашний лидер Джохар Дудаев провозгласил независимость. Помимо роли духовного наставника, Кадыров был влиятельной фигурой в одном из самых могущественных тейпов, или кланов, - Беной. Будучи верховным муфтием, он провозгласил джихад против России и вместе с Шамилем Басаевым участвовал в первой чеченской войне. Но при преемнике Дудаева, Масхадове, он стал все больше беспокоиться о проникновении ваххабизма и интернационализации конфликта и публично выступил против экспедиции Басаева в Дагестан и последовавшего за ней мятежа.

После их первой встречи в ноябре прошлого года Путин назвал Кадырова "не очень простым партнером", но человеком, заслуживающим уважения. Но связывать себя обязательствами с любым чеченским лидером было рискованно, и Путин действовал осторожно. Весной того же года он объявил в Чечне прямое президентское правление и назначил Кадырова главой администрации. При этом было ясно, что это временная должность. Окончательное решение о будущем Чечни не будет принято еще два года.

Ожидание того, что Путин будет занимать свой пост в течение длительного времени, имело последствия как для Москвы, так и для Вашингтона. Пока американская администрация пыталась оценить нового обитателя Кремля, Путин размышлял над тем, как лучше развивать отношения с Америкой, которая долгое время оставалась единственным партнером, имевшим для России реальное значение.

Задача осложнялась тем, что это был год выборов в США, и никто не мог быть уверен в том, кто станет преемником Клинтона - демократ или республиканец. Неприязнь, вызванная Косово и бомбардировками НАТО в Югославии, не рассеялась. Расширение НАТО оставалось больной темой, а американцы, похоже, были полны решимости создать систему национальной противоракетной обороны, которая, как опасается Россия, подорвет контроль над стратегическими вооружениями.

По всем этим причинам Путин искал "черный канал" связи с Вашингтоном, который бы продолжал работать, кто бы ни победил на выборах в США. Очевидным выбором, учитывая хваленые "особые отношения" Великобритании с США, стал британский премьер-министр Тони Блэр. Кремль начал "прощупывать" его в январе. Ричард Дирлав, возглавлявший в то время MI6, вспоминал, что один из эмиссаров ФСБ предложил Блэру посетить Россию с неофициальным визитом в качестве гостя Путина перед президентскими выборами. Аналогичные предложения были переданы другим высокопоставленным чиновникам, и, вопреки совету Министерства иностранных дел, Блэр решил, что если поступит официальное приглашение, то он его примет. 10 марта премьер-министр и его супруга Шери вылетели в Санкт-Петербург для двухдневного неофициального визита, организованного Путиным и Людмилой.

Первое впечатление Блэра было благоприятным: «Путин хотел, чтобы Россия ориентировалась на Европу, - писал он позднее. Он восхищался Америкой и хотел иметь с ней прочные отношения. Он хотел проводить демократические и экономические реформы... Мы были одного возраста и, казалось, имели одинаковые взгляды».

Аластер Кэмпбелл, доверенное лицо Блэра и пресс-секретарь, сопровождавший его, нашел Путина "ярким и очень сосредоточенным... физически очень подтянутым, остроглазым, но [с] приятной улыбкой... Определенно не податливым". Большая часть первого раунда переговоров, на котором присутствовали официальные лица, была посвящена Чечне, где Путин "довольно горячо" отстаивал российскую позицию, но признал, что "по крайней мере, мы (британцы) более взвешенны в своих взглядах, чем Франция". Как и в случае с Мадлен Олбрайт, Путин провел всю встречу без информационных записок, что вызвало удивление британской делегации. Руководитель аппарата Блэра Джонатан Пауэлл заметил после этого, что "даже такие яркие лидеры, как Эл Гор, полагались на сцепленные карточки, чтобы напомнить о ключевых вопросах". На второй встрече, один на один, где присутствовали только переводчики, Путин еще больше разоткровенничался, сказав Блэру, что советская версия социализма настолько отравила сознание людей, что реформы будут трудными. Тони Бишоп, который переводил британских премьер-министров на их встречах с российскими лидерами, начиная с Хрущева, назвал это "очень хорошей первой встречей".

Были и другие признаки того, что заинтересованность Путина в улучшении отношений с Америкой была подлинной, а не просто презентационной. Уже в январе он говорил об "определенной позитивной тенденции в отношениях между Россией и НАТО". В следующем месяце Москву посетил генеральный секретарь НАТО лорд Робертсон, что означало возобновление контактов, которые были фактически заморожены после столкновения вокруг Косова. Робертсон говорил об открытии новой главы в отношениях. Путин был более осторожен. 'После событий в Югославии, - сказал он, - эти вопросы не будут легко решаться в России'. Несколько недель спустя интервьюер Би-би-си Дэвид Фрост спросил его, как он представляет себе будущие отношения с НАТО:

ПУТИН: Россия - часть европейской культуры. Я не могу представить свою страну в отрыве от Европы и от так называемого, как мы часто говорим, цивилизованного мира. Поэтому мне трудно представить НАТО в качестве врага. Мне кажется, что... даже такая постановка вопроса может быть вредной...

ФРОСТ: Возможно ли, что в какой-то момент Россия может вступить в НАТО?

ПУТИН: Почему бы и нет? Почему бы и нет? Я бы не исключал... Но [только] если будут учитываться интересы России, если к России будут относиться как к равноправному партнеру.