— Вот ваш квартал, мэм. Нужного дома я не заметил — видать, пропустил.

— Может, он в следующем квартале? — предположила Энни, которая тоже с замиранием сердца поглядывала на номера особняков.

— He-а. Где-то здесь должен быть, дальше только кладбище — добрых шесть кварталов.

Энни вышла на тихую тенистую улицу.

— Спасибо вам большое!

— Не за что, мэм. — Водитель начал было закрывать дверь, но вдруг помедлил. — Знаете, сколько мертвецов на здешнем кладбище?

— Да я же не местная…

— Все до единого! — ликующе заявил водитель и хохотнул.

Дверь захлопнулась; автобус покатил дальше.

За час Энни облаяли все собаки в округе: она не пропустила ни одного дома и позвонила в каждую дверь.

Никто никогда не слышал о Джозефе П. Хоукинсе. «По этому адресу, — говорили местные, — может быть разве что могильный камень на кладбище».

Энни уныло побрела вдоль кладбищенского забора с острыми пиками; лишь каменные ангелы смотрели со столбов в ответ на ее растерянный ищущий взгляд. Наконец она подошла к каменной арке — воротам — и в ожидании автобуса уселась на чемодан.

— Потеряли кого? — раздался за ее спиной хриплый мужской голос.

Она обернулась и увидела в воротах кладбища дряхлого карлика. Один глаз у него был слепой и белый, как вареное яйцо, а второй глаз блестел, хитро щурился и бегал из стороны в сторону. В руках карлик держал лопату, облепленную свежей землей.

— Я… я ищу мистера Хоукинса, — сказала Энни. — Мистера Джозефа П. Хоукинса. — Она встала и, с трудом скрывая ужас, поглядела на карлика.

— Это который с кладбища?

— Так он здесь работает?

— Работал. Умер на днях.

— Ах, нет!

— Да, да… — равнодушно проговорил карлик. — Вот только сегодня утром похоронили.

Ноги у Энни подкосились, и она села обратно на чемодан. Потом тихо заплакала.

— Опоздала… опоздала!

— Друг ваш, что ли?

— Очень близкий. Ближе у женщины и быть не может! — горестно воскликнула Энни. — Вы его знали?

— Нет. Меня взяли на работу, когда он слег. Говорят, он был настоящий джентльмен.

— Святая правда, — закивала Энни, а потом с тревогой поглядела на лопату. — Скажите, он тоже был… гробокопатель?

— Нет. Инженер по благоустройству и озеленению.

— Ах… — Энни улыбнулась сквозь слезы. — Как славно. — И вновь покачала головой. — Но я опоздала. Какой от меня теперь прок?..

— Говорят, он любил цветы.

— Да-да! Он писал, что эти его друзья всегда возвращаются и никогда не предают. Где тут можно купить цветы?

— Хм… Сдается, никому вреда не будет, если вы нарвете крокусов вот здесь, прямо за воротами. Только тихонько, чтоб не увидели. А возле его дома растут фиалки.

— Где же его дом?

Старик указал на приземистую каменную хижину, увитую плющом.

— Ах… бедный!

— Бывают жилища и похуже, — сказал карлик. — Сейчас я там живу — и не жалуюсь. Пойдемте, нарвете цветов, а я вас отвезу к его могиле. Путь неблизкий, еще заблудитесь, чего доброго. Хоукинс похоронен в новой части кладбища, которую только недавно открыли. Он там первый, между прочим.

Маленький кладбищенский пикап долго петлял по асфальтированным дорожкам среди безмолвных и холодных мраморных памятников; в конце концов Энни потеряла счет поворотам. Переднее сиденье было до упора выдвинуто вперед, чтобы карлик мог доставать до педалей, и Энни пришлось поджать колени. На них она положила букет из крокусов и фиалок.

Оба молчали. Энни не хотелось лишний раз даже смотреть на гробокопателя, да и он явно не горел желанием болтать — просто делал свое дело, привычное и утомительное.

Наконец они подъехали к чугунным воротам, за которыми начинался лес.

Карлик открыл ворота, снова сел за руль и въехал в сумеречные заросли. Ветви деревьев и шиповника царапали бока машины.

Энни ахнула. Впереди показалась чудесная полянка, на которой в солнечных лучах чернела свежая могила.

— Памятник еще не готов, — сказал карлик.

— Джозеф, Джозеф… — прошептала Энни. — Я приехала. Я здесь.

Карлик притормозил, выскочил из машины и галантно открыл для Энни дверь, после чего впервые улыбнулся — обнажив жуткий протез из идеально ровных, мертвенно-белых зубов.

— Можно я немного побуду одна? — спросила Энни.

— Я вас тут подожду.

Энни положила цветы на могилу и просидела возле нее целый час, вспоминая все чудесные и нежные слова из писем своего покойного друга.

Так она могла бы сидеть еще очень долго, если бы вежливый кашель карлика не вернул ее на землю.

— Пора назад. Скоро стемнеет.

— Не хочу оставлять его одного! Прямо сердце кровью обливается.

— Можете еще как-нибудь приехать.

— Верно. Обязательно приеду еще, — сказала Энни.

— Какой он был?

— О… — Энни почтительно встала. — Я его никогда не видела. Мы только переписывались. Но он был очень хороший, очень.

— Что ж хорошего он сделал?

— Помог мне поверить, что я красива. Благодаря ему я теперь знаю, каково это.

— А сам он как выглядел — знаете?

— Нет. Совсем не знаю.

— Говорят, он был высокий и широкоплечий. С голубыми глазами и кудрявый. Вы так его представляли?

— О да! — радостно воскликнула Энни. — Именно так! Прямо как чувствовала!

Солнце уже садилось; одноглазый гном вернулся на кладбище — проводив Энни на вокзал и велев ей не разговаривать с незнакомцами. Длинные тени протянулись от надгробий, когда он вновь навестил могилу одинокого поэта.

Со вздохом карлик поднял с земли букет Энни.

Затем вошел в хижину, поставил цветы в вазу и разжег в камине огонь — чтобы прогнать вечернюю сырость. Сварив себе кофе, он сел за письменный стол и понюхал цветы.

«Дорогая миссис Дрейпер, — написал он. — Как удивительно, что вы, моя дражайшая подруга и родственная душа, живете так далеко — на птицеферме в Британской Колумбии. Этот прекрасный край мне, верно, уже не суждено увидеть. Что бы вы ни говорили о своем крае, он должен быть прекрасен — ведь он породил вас, не так ли? Прошу, умоляю, заклинаю… — Карлик, выразительно хмыкнув, подчеркнул эти три слова. — Давайте не будем опускаться до «обмена карточками» (вроде бы так сейчас говорят). Ни один земной фотограф не способен запечатлеть ослепительного ангела, что взмывает со страниц ваших писем».