Дедушка при приближении европейцев обрадовался, вскочил с корточек и приготовился открыть клетку с большим попугаем.

— Нет, — остановил я его. — Нам нужна Синяя птица.

— Синяя птица? — Дедушка потеребил роскошные седые усы. — Синей птицы нет. Ее запрещено продавать.

— Я знаю, знаю. Но мне она очень нужна.

Я повернулся к Лешке.

— Вы же сумеете ее провести? Ну, по своим каналам?

— Это не для тебя? — сообразил он. — Для Маши?

— Да. Она мечтала.

— Понимаю.

Дедушка, пока мы говорили по-русски, терпеливо ждал.

— Синюю птицу нельзя продавать, — повторил он.

— И знаю, — повторил я. — А вы знаете, где ее купить?

— Стойте здесь!

Смешно перебирая ногами в шароварах с низкой проймой, дедушка скрылся в лабиринте клеток и через пять минут вернулся с подростком. Мальчик махнул нам рукой, чтобы мы шли за ним, тут же потерял нас в толпе, снова нашел и, взяв меня за руку, привел в нужное место. Мужчина в расстегнутой рубашке, у которого на груди было больше шерсти, чем у нашего кокера, подвел нас к своей маленькой старой Tata, стоявшей со всеми открытыми окнами. Мужчина открыл одну из дверей и предложил мне сесть в машину. На сидении рядом стояла клетка, накрытая легким платком. Я поднял его — в клетке сидела Синяя птица.

Это действительно фантастическое существо. Птица была размером с иволгу, может, чуть побольше, как кукушка. Но похожа на иволгу — такая ловкая, ладно скроенная, устремленная вперед и вверх. Только перья на всем ее теле были яркого, с отливом, синего цвета. Маша была права — в России над водой летом летают такие стрекозки, от которых невозможно оторвать взгляд. А тут целая птица!

Я не стал торговаться. Ну, почти. Я спросил цену, предложил половину и заплатил две трети.

— Сейчас Маше ничего не скажем. Отдашь ей, когда я уеду, хорошо?

Кудинов кивнул.

Мы еще не успели добраться до виллы, как зазвонил мой сотовый.

— Я сумела освободиться на целый день! — Деби. Как обычно, без предисловий. — Когда мы увидимся?

Предложение, теперь, когда я ее опять увидел — такую радостную, напористую, такую живую — снова смущало мой дух.

— Я позвоню тебе, как только сам буду понимать, — осторожно сказал я. — Здесь столько всего!

Несмотря на неопределенность, это было правдой.

— Но мы увидимся?

— Я постараюсь.

— Если постараешься, то увидимся, — заключила моя нечаянная радость.

Кудинов покачал головой.

— Как ты все успеваешь?

— Ты это о чем?

— Сам знаешь! Я вот, казалось бы, в разводе — и ничего. Так, какая-то рутина.

Если помните, Лешка, что называется, видный мужчина. Метр девяносто, внешность и манеры британского аристократа, умница, с юмором — все при нем.

— Иди ты?

— Честное слово!

— Так ты ведь вечерами, небось, телевизор смотришь?

— Ты за мной подглядываешь? Да, Viasat History, Discovery — люблю познавательные программы.

— Ну, если вам по уставу так положено…

— Да пошел ты! — Лешка вздохнул. — Дурак, я же тебе завидую.

А на вилле при нашем появлении с гамака радостно соскочила Маша. Счастливый день! Я давно не купался так в женском внимании. Может быть, даже никогда.

Но при посторонних Маша тоже побоялась прикоснуться ко мне.

— Все нормально прошло? — спросила она.

— Все хорошо.

— Ты сейчас уедешь в город?

Она явно имела в виду возможное свидание с Деби. Но спросила нейтрально. Уважала мою свободу?

— Нет. Мне надо написать отчет.

Я и вправду засел за компьютер. Лешка пару раз приходил ко мне наполнить стакан бакарди с соком. Но не более того — я хотел, чтобы голова у меня была светлой. Я подробно описал весь наш с Машей ход расследования — ну, все, что относилось к делу. Заняло это часа четыре.

Я долго размышлял, упомянуть ли мне про Фиму. Я мог бы написать, например, что этот контакт — только мой, никому другому разрабатывать его дальше нельзя. Однако ведь Бородавочник не вечен на своем месте. Он уйдет в отставку, и пошлют какого-нибудь дуболома! Короче, Фиму я отпустил с миром — шалом!

Потом мы втроем пообедали среди безличных, как манекены, охранников — таких же, как на вилле в Тель-Авиве. Дневная работа была в основном проделана, и мы с Кудиновым позволили себе напитки посерьезнее. Но Машу теперь это только веселило. А Лешка качал головой, украдкой обмениваясь со мной взглядом.

— Тебе надо открывать реабилитационный центр, — сказал он, когда Маша на минуту вышла. — Я выйду в отставку, устроюсь к тебе ночным сторожем и буду вести твой список. Как Лепорелло.

Счастливый день!

Потом мы втроем поднялись в кабинет, где стоял компьютер, и я попросил их прочитать мой отчет. Маша вспомнила и предложила пару вещей добавить. Кудинов предложил пару вещей убрать.

— Как ты думаешь, и как они думают — это две разные вещи. Ты вон где, по всему миру, а они в Москве сидят, в Лесу.

Мы вышли в сад, чтобы Кудинов мог спокойно покурить на природе. Там на плитах посреди лужайки стоял столик с садовыми стульями, и Маша вызвалась принести нам выпить.

— Я вот только не знаю, кому так повезет сегодня вечером, — произнес Лешка, глядя ей вслед. Похоже, мысль об альтернативе Виасат-Хистори не выходила у него из головы. — Светленькой с короткими волосами или светленькой с длинными волосами? Кто-нибудь принимает ставки?

Я посмотрел на часы: половина пятого. Моя работа в Индии была закончена и, как пейзаж за задним стеклом автомобиля, уплывала в прошлое, уже была прошлым.

Так, в тот момент помимо меня в моей голове и принялось решение. Само по себе.

Между Дели и Нью-Йорком 7 тысяч 304 мили — 11 тысяч 755 километров. Я вылетел из аэропорта Индиры Ганди без малого в семь вечера. Почти через девять часов я сяду во Франкфурте-на-Майне, но там по местному времени будет всего 23.10. У меня будет три часа до рейса в Нью-Йорк, но это только-только. Мне же нужно будет, во-первых, перебраться из одного терминала в другой. А во-вторых, передать мой российский паспорт нашему человеку и купить билет в Нью-Йорк уже по американскому паспорту. То есть я дважды должен буду пересечь границу. В аэропортах в наши дни всюду видеокамеры, так что отнестись к моему превращению из одного человека в другого надо серьезно. А дальше мы взлетаем из Франкфурта в 02.15 по местному и еще через девять с небольшим часов приземлимся в аэропорту Кеннеди. В Нью-Йорке будет всего лишь 06.20 завтрашнего дня. Но на самом деле я проведу в пути — не считая пересадки — восемнадцать часов.