Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Макс Худ был не из тех, кто наслаждается признанием светского общества, но пробиваясь навстречу Годвину сквозь толпу, он буквально сиял:
— Сюрприз, Годвин! Познакомься: миссис Худ!
Сцилла улыбалась Годвину, в ее глазах цвета кофе с молоком сверкали зеленые искорки. Глаза были широко распахнуты навстречу ему. Она обняла его, привстала на цыпочки, чтобы прижаться щекой к щеке.
— Ох, Роджер, какой ты громадный! Да еще и знаменитый! И чудесно выглядишь! А мой негодяй-муж и не сказал, что ты тоже здесь будешь — как тебе только не стыдно, Макс! Я бы весь день радовалась!
Макс пожал плечами, улыбнулся им обоим.
— Я думал, лучше устроить приятный сюрприз. Хорошо снова собраться вместе.
Он взял Сциллу за руку.
— И давно вы поженились? Почему это я ничего не знал?
— Ты, верно, был тогда в Индокитае или на Амазонке, — хлопнул его по спине Худ. — Мы знали, что рано или поздно обязательно встретимся.
— А ты сам виноват, — добавила Сцилла. — Ужасно неаккуратно ведешь переписку.
— И давно это творилось за моей спиной?
— О, — весело ответила она, — много лет!
Макс пояснил:
— С тридцать пятого, Роджер. У нее плохо с датами.
— Мы поженились в чудовищном родовом поместье Макса в Нортумберленде. Называется Стилгрейвс — «тихие могилы» — самое подходящее название. Затащили туда всех приглашенных. Это было ужасно!
— Да, не близко, — признал Макс. — Руина викторианской эпохи.
— Настоящее болото, — сказала Сцилла. — Сплошная сырость.
Макс любовно пожал ей руку.
— И с тех пор — четыре года безоблачного блаженства!
— Жена у меня — скрипачка мирового класса, Роджер. Концерты по всему миру. И только что закончились съемки второго фильма…
— Ты посмотри на него, Макс! Впервые слышит! Роджер, ты же начинал как музыкальный критик!
— О твоей карьере я, конечно, знаю, — солгал Роджер. — Хотя моя карьера музыкального критика была, как и следовало ожидать, очень недолгой. Как высказался о ней Свейн — «слепой ведет бестолкового». Клайд был моим первым учителем.
— Она только что вернулась из турне. Буэнос-Айрес, Рио, Мехико — где ты еще побывала?
— Пожалуйста, Макс, не докучай бедняге Роджеру…
— Чепуха, Сцилла. Она на месяц собирается в Штаты. Нью-Йорк, Бостон, Филадельфия…
Наивное бахвальство Худа невольно обезоруживало.
— Но, похоже, будущее для нее в кино. Черт возьми, Роджер, как она играет! Жизнь полна чудес, старик. Понимающие люди говорят, она пробьется в Уэст-Энде… Говорят, в ней есть естественность. Чудеса, Роджер.
— Как я рад тебя видеть. Ты была совсем девочкой, когда мы расстались…
— Но очень взрослой для своих лет!
— Да, что правда, то правда.
Макс перебил:
— Слушай, Роджер, она принесла очень приятную новость — еще одно знакомое лицо. Припоминаешь Клайда? Так вот, она говорит, он собирает новую группу, и подумать только, в Лондоне! Вот это событие: представляешь себе, какое будет зрелище для усталых глаз? Он был неплохой парень, наш Клайд. Вкусы у него не совпадали с моими, но тут уж, как говорится, живи и давай жить другим. Мы с Роджером только вчера его вспоминали.
— Представляешь, Роджер? — подхватила она. — Клайд Расмуссен и его «Сосайети Бойз» или что-то в этом роде.
— Я потрясен. Думал, при таком успехе в Штатах он ни за что оттуда не выберется.
— Насколько я понимаю, тут замешана какая-то история, — пояснила Сцилла. — Его менеджер — из того же агентства, что у меня. Насколько известно, ему предложили очень выгодный контракт со студией звукозаписи. Правда, забавно будет снова увидеться?
Когда она протянула руку к бокалу с шампанским, на пальце сверкнул бриллиант.
— Нам обоим не терпится, — сказал Макс. — Он очень помогал Сцилле в Париже. Научил ее выражать в музыке себя. Как видно, это главное для исполнителя. Если я хоть что-то понимаю? — вопросительно обратился он к Сцилле.
— Кое-что, — кивнула она.
Подошедший хозяин дома отвлек Макса и увел за собой, а Сцилла повернулась к Годвину. На ее губах, почти не затрагивая глаз, играла неуловимая улыбка.
— Из-за нас с Клайдом не беспокойся, мой милый Роджер. Ты и вправду выглядишь, будто тебя ударили. Я-то думала, все давно забылось, ведь сколько лет прошло! — Что-то мелькнуло в ее глазах. — Хотя у меня действительно есть секреты от Макса.
— Прости. Просто слишком неожиданно всплыли воспоминания.
— Понимаю, понимаю. Но спасибо, что ты оказался так сдержан. Мне хотелось бы поболтать побольше, но увы, нужно уделить внимание остальным.
— Да, нужно, наверное. Ну что ж, приятно было повидаться столько лет спустя.
Он отвел взгляд. Ощущение было такое, будто ему деликатно дали отставку, и к щекам прилила горячая кровь.
— Я только подумала — нельзя ли как-нибудь еще тебя повидать. — Она опять смотрела на него, как та давняя девочка. — Ты надолго в Каире?
— Уезжаю послезавтра. Может быть, задержусь еще на день.
— А завтра у тебя не найдется для меня времени? Ближе к вечеру?
— Можно устроить, Сцилла.
— Где ты остановился?
— В «Шепердсе».
— Ну конечно, — она усмехнулась, — где же еще мог поселиться великий Годвин. Смешно спрашивать.
— Я рад твоему успеху. Говорил ведь тогда, что тебе нужно только понять, что для тебя главное, и ты добьешься всего, чего пожелаешь. Как видно, ты все-таки послушалась.
— Макс, знаешь ли, не шутил… Я собираюсь стать кинозвездой. Как ни странно, они считают, что я умею играть.
— Думаю, они правы. Мне случалось видеть, как ты играешь роль, и исполнение было отличным, даже в очень трудных условиях.
— Грир Фантазиа познакомил меня с людьми Корда и кое с кем из людей Гейнсборо — еще до того, как я занялась этим всерьез.
— Ты знакома с Гриром? Он мой издатель.
— Знакома. Он очень милый и услужливый. Говорят, камера меня любит — забавно, правда? А это американское турне, о котором говорил Макс… Хотя я от него отказалась, просто Макс еще не знает. Этим летом мне предложили сняться еще в одной картине… Я больше не буду концертировать. Будущее для меня — в кино. Если окажется, что я на что-то способна, поговаривают и о сцене — в Уэст-Энде, со временем. Пока кажется невероятным, но человек никогда не знает. Я занимаюсь с хорошим преподавателем. По-моему, одну картину выпускают в прокат в Лондоне на этой неделе. Обещай, что ты сходишь.
Когда разговор зашел о работе, она оживилась, голос зазвенел как струна. Годвин сразу увидел, что она фотогенична и камера должна ее любить. Максу Худу можно было позавидовать.