— Я не собираюсь спорить, Роджер. Я просто задала вопрос.

— Не знаю… Как я могу тебя любить? Боюсь, я не совсем тебя понимаю. Ты красива, ты желанна… ты замужем, и не за кем-нибудь, за Максом Худом! Чего ты от меня ждешь?

— В общем-то, я просто надеялась, что ты признаешься. Но это еще не конец…

— Конец. Ты можешь изменять Максу… Ты и изменяешь ему каждым намеком или двусмысленностью, но будь я проклят, если его предам я.

— Но ведь, Роджер, здоровенный ты осел, ты и его не видал тринадцать лет. — В ее голосе звучало торжество. — Почему же ты ему более верен, чем мне?

— Ты, конечно, сама видишь, что это совсем другое.

— Ты думал обо мне эти тринадцать лет?

Она снова встала, ей не сиделось на месте. Бедра ее стали шире, чем помнилось ему по Парижу. В ее талии и бедрах чувствовалась сила, и он не мог оторвать от нее глаз.

— Подолгу не вспоминал.

— Лжец! У тебя было много женщин?

— Тысячи. И все и каждая гораздо красивее тебя.

— Какой ты ужасный лжец.

Она отошла к окну, встала к нему спиной. Когда же повернулась лицом, блуза у нее оказалась расстегнутой. Она смотрела ему в глаза серьезно и безмятежно.

— Как же мне добиться твоего внимания? — тихо проговорила она. — Вот вопрос… ну…

Комбинация соскользнула с плеч, открыв маленькие округлые груди с очень большими, темными, напряженными сосками.

— Сцилла, ради бога…

Она подошла к нему, взяла его руки, подняла к лицу и прижала кончики пальцев к губам. Осторожно приложила смоченные языком пальцы к своей груди.

— Пойми наконец, что я уже не ребенок. Ты должен обратить на меня внимание. Должен меня слушать и принимать всерьез. Ты на это способен? — Она крепко защемила свои груди между его пальцами. — Сможешь?

— Сцилла, ты не понимаешь, что делаешь.

— Очень даже понимаю, Роджер, в том-то все и дело. Я так долго думала о тебе. Я не обманываю.

Она притянула его голову вниз, и он не противился. Один сосок она вложила ему в рот.

— Соси меня, — сказала она. — Почувствуй мой вкус. Соси, я хочу почувствовать на себе твои зубы. Ненавижу тебя. Как ты смел обо мне не думать! Столько лет не думать обо мне! Я думала о тебе каждый день. Никогда тебе этого не прощу, что ты не пришел за мной. Я так старалась для тебя, что ты не смел меня бросить.

Она тихо вскрикнула, и он оторвался от ее груди.

— Ты меня укусил. Видишь, следы зубов. — Она легонько шлепнула его. — Больно.

— Извини.

— Мне понравилось. Ты такой медлительный, Роджер. И такой невозможный ублюдок. Все в тебе так и твердит: я независимый, провозглашает твою независимость, уверяет, что я тебе не нужна. Но, милый, это ты только так думаешь. Кончилась твоя привольная жизнь, милый. Ты целых тринадцать лет избегал сетей жизни. Но ты жил тогда, в Париже, и можешь быть уверен, я заставлю тебя снова стать живым. Ты делал, что тебе вздумается, пока мы, остальные, боролись друг с другом, чтобы выжить. Кто-нибудь действительно должен показать тебе, что такое настоящая жизнь и боль, милый Роджер.

Она выпустила его руки и стала гладить его.

— Я стала взрослой. Теперь твоя очередь. Может быть, тебе еще вспомнится то, что случилось между нами. Как ты думаешь? Ты уже возбужден, да, Роджер? Ты почти готов, я чувствую… Ну, потерпи чуточку.

Она отступила, оба тяжело дышали, разгорячившись. Она подтянула комбинацию и встала в дверях ванной, утирая лицо толстым полотенцем. Потом бросила полотенце ему:

— Макс приглашает тебя сегодня на ужин. В девять. Не опаздывай. И даже не думай улизнуть, Макс тебя ждет.

Она застегивала блузу. Надела жакет и встала, глядя на него. Написала адрес на листке блокнота.

Он наконец заговорил:

— Сцилла, ничего этого не было.

— Ох, Роджер, — рассмеялась она, — какой ты мечтатель. Ты даже не понял, что это было, верно? — Она ядовито улыбнулась. — А ведь ты только что очертя голову бросился в свое будущее. Это была главная минута всей твоей жизни до самой смерти. Естественно, ты несколько ошеломлен, я понимаю. Постарайся успокоиться. Либо все мы это переживем, либо нет. Такова жизнь. Боюсь, тебе придется привыкать.

Годвин зевал, поглядывая за окно, за которым стоял серый денек. Моросил дождь, собаки понуро бродили по парку. Он мысленно редактировал рассказ для Монка: обойдется без подробностей, с него хватит общих очертаний. И незачем приглашать его на прогулку: задавать вопросы и получать ответы, выискивая улики для идиотского расследования, лучше здесь и сейчас. Бывают допросы и допросы.

Помощник, Престонбери, отправился за чаем с бисквитами. Годвин чуть не застонал. Бисквиты! Почему не говорить как все: печенье? Монк сказал:

— Некоторым здесь хотелось бы бисквитов. Мне, пожалуйста, сахарных. На них иногда делают рожицы из изюминок. Такие мне особенно нравятся.

Годвин не слушал его. Его интересовал вопрос: чего ради все это затеяно, что в действительности пытаются доказать Монк и его ребята?

— Ну вот, вспомним, на чем мы остановились, старина, — начал Монк. — После тринадцатилетней разлуки вы с миссис Худ воссоединились в сороковом году в Каире.

— Мы познакомились, когда ей было четырнадцать. Я дружил с Максом. С Максом. С Максом и воссоединился в Каире, а она случайно оказалась там.

— Не вижу особой разницы. Так или иначе, совершенно случайная, но очень приятная встреча.

Он улыбался, скосив глаза к большой и не слишком удачной картине, изображавшей охоту на лис, причем особенно уважительно художник изобразил хитрую лису. Что вспоминалось ему: счастливые минуты скачки в охотничьем камзоле под стук копыт и лай собак? Где бродили его мысли? Для Годвина это оставалось загадкой. Вардан мерно, как метроном, качал закинутой на колено ногой.

— Мы с вами посетили прием в речном ресторане, а на следующий день в «Шепердсе» у вас произошел короткий, незначительный разговор. В тот же вечер вы встретились за ужином с генералом и миссис Худ.

— Все это я уже описывал.

— Само собой, старина, я просто хотел уточнить. Мое начальство отличается скрупулезностью.

— С чем их и поздравляю, Монк. Полагаю, оно, кроме того, обожает играть в шарады — вроде этой.

— Я просто исполняю поручение, старина. Итак, посмотрим… А, вот и Престонбери, словно верный сенбернар, в самую нужную минуту. Ох, Роджер, вы только посмотрите: изюмные рожицы! Молодчина, Престонбери. Итак, мы готовы продолжать? Нет покоя злодеям.

Он откусил половину изюмной рожицы и блаженно улыбнулся.

— Вы и миссис Худ оба вернулись в Лондон в июне сорокового. Вы имели намерение освещать ожидавшееся вторжение в Англию, сразиться с ними на берегу и в полях, а когда пробьет час, взять руки в ноги.