– Ты испачкалась черт знает в чем, – пояснил он. Она крепко держала леггинсы за пояс: всю неделю она не брила ноги.

– Джуно, ты не должна меня стесняться, – опять вздохнул Джей и присел на корточки. – Ты разве забыла, что я уже видел твои ноги?

Он обращался с ней как врач, терпеливо и отстраненно. Испытываемые ею стыд и унижение превысили допустимую степень и сломили ее волю. Будь что будет, мысленно махнула она рукой и предоставила себя его воле.

Положив леггинсы в стиральную машину, Джей принес пинцет, пузырек с перекисью, расположился возле нее на диване и сосредоточенно погрузился в работу.

– Вот зараза, тут их сотни, этих заноз, некоторые засели очень глубоко, – он исследовал состояние ее ладоней. – Тебе, наверное, ужасно больно.

– Да, немножко неприятно, – поежилась она. Они соприкасались бедрами, ее рука была в его руке. Почему, ну почему они оказываются так близко только в минуты ее полного унижения: когда она с горя изображает Мэй Уэст, или сжигает волосы краской, или валится с лестницы?

– Ну ты даешь! Крепкий орешек! – засмеялся он, ловко вынимая занозу. – Если б я так изранил руки, я бы орал как бешеный.

– Ты, между прочим, был ранен пулями.

– Ну, так я и орал как бешеный, – он взглянул на нее неожиданно серьезно.

– А где это случилось?

Он опять занялся занозами, потом ответил:

– Никому не советую оказаться на моем месте.

– Прости. Я знаю, ты терпеть не можешь, когда я задаю вопросы.

– Дело не в этом, – он взял в руки перекись. – Просто я в то время по-идиотски себя вел и совершил кучу глупостей. И одна из них – то, что я лез под пули. Терпеть не могу, когда этим восхищаются. Я не герой. Фотограф, готовый пожертвовать жизнью в эпицентре боевых действий ради того, чтобы человечество узнало правду, и прочая чушь, которую писали обо мне газеты, – это полный бред. Просто мне было плевать на собственную жизнь, вот и все. А это крайне глупо, – он смочил перекисью ватный шарик.

Джуно, не дыша, отважилась еще на один вопрос:

– Но теперь-то тебе не плевать?

– Иногда, – он протер ватным шариком ее ладонь. – Раньше я считал себя куском дерьма, которому не место среди людей. Я по-настоящему ненавидел себя.

– Но почему?

– Сложный вопрос, Джуно.

– Ты хочешь сказать, что я ничего не пойму?

– Я хочу сказать, что ты не проникнешься симпатией ко мне, когда все поймешь. А мне меньше всего хотелось бы, чтобы ты ненавидела меня, уж поверь мне, Джуно.

– Но тебе также не хотелось бы, чтобы я любила тебя, – она сжала его пальцы. – Ты заставил меня поклясться, что я не полюблю тебя, помнишь?

Он не сводил глаз с их рук. А ей так хотелось, чтобы он посмотрел ей в глаза. Потом он погладил большим пальцем кончик ее ногтя:

– А ты грызешь ногти.

– Да. Грызу. Села на новую низкокалорийную диету.

– Тебе не стоит так комплексовать из-за своего веса, – он поднес ее руку к губам. – На мой взгляд, ты очень красивая.

Сердце у Джуно пропустило не один удар – наверное, целый десяток, чтобы потом наверстать упущенное с утроенной скоростью. Его мягкие и теплые губы коснулись ее ладони, а его дыхание согревало ее линию жизни.

– Ты это серьезно?

– Угу, – он нежно опустил ее руку и снова взялся за пинцет. – Я понял, что ты красавица, в тот момент, когда ты танцевала перед попугаем. Помнишь? В день твоего рождения. Это было самое балдежное зрелище, которое мне доводилось видеть за последнее время.

– Ты серьезно? – она почувствовала себя так, словно он вынул огромную занозу не из ее ладони, а из ее сердца. Ей хотелось кричать и хохотать, и уткнуться носом ему в шею, и сказать ему, как прекрасен он сам. Но что-то в его манере поведения – он держался как опытный врач скорой помощи, а не как любовник – остановило ее.

– Когда я летел сюда, я понимал, что мне придется разобраться с моими чувствами. Но я никак не собирался обзаводиться новыми. Если бы я знал, что так получится, я не спал бы с тобой, Джуно.

– Почему? – выдохнула она.

– Это перевернуло меня, – он внимательно всматривался в линии на ее ладони. – Я прилетел сюда, чтобы найти одного очень важного для меня человека, а нашел тебя. Самое смешное, что всю эту неделю о тебе я думаю гораздо больше, чем о ней. Забавно, правда?

Она посмотрела на волчий зуб, висевший у него на шее, в котором хранилась прядка волос соломенного цвета. Она вспомнила его слова о женщине, которая не дала ему возможности полюбить себя, вспомнила мягкий женский голос по телефону, который уговаривал его вернуться.

Ей показалось, что она разгадала, почему Джей не дорожил жизнью. Это психология бойца французского Иностранного легиона: рисковать головой, когда сердце разбито.

– Кто она?

Джей не попросил ее уточнить вопрос. Он сразу понял, о ком идет речь. Коротко вздохнув, он кивнул головой, но ничего не ответил.

– Она сейчас в Англии?

Джуно понимала, что у него, как у всякого человека, должно быть прошлое. Но его полная закрытость позволяла ей представлять его загадочным одиночкой, этаким персонажем Клинта Иствуда. Он, никому не ведомый, прибывает в чужой город и произносит несколько слов сквозь зубы, в которых зажата сигара. А потом выясняется, что все это время в баре неподалеку его поджидала, закинув одну длинную ногу на другую, белокурая Джейн Фонда в корсете.

– Дело в том, что я не знаю точно, где она сейчас. И как ее зовут.

– Как это понимать? – Джуно отвела свою руку.

– Дай мне закончить, и я все тебе покажу, – он аккуратно завладел ее рукой и продолжил свою кропотливую работу.

Джуно перебирала в уме один вариант за другим. Кто она? Женщина с загадочным прошлым?

Шпионка, которая живет по подложному паспорту? Подружка гангстера? Блистательная Никита, которая служит делу?

Только обработав перекисью последний палец, он заговорил снова:

– Я не рассказываю о ней никому, Джуно. Я не хочу, чтобы люди об этом знали. У меня из-за этого много проблем.

– Из-за чего из-за этого?

Он посмотрел на нее. Его глаза округлились, как у ребенка.

– Ты действительно хочешь знать?

Джуно резко кивнула, страдая от ревности и жгучего любопытства.

– Обещаешь, что не осудишь меня?

– Да! Обещаю! – она была вне себя от нетерпения. – Я не буду осуждать тебя. Я уже пообещала, что не полюблю тебя. Что еще я должна пообещать? Что после того, как ты мне все расскажешь, расшибу себе голову, чтобы потерять память?