Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дракон фыркнул и повернул голову, чтобы посмотреть, что с ним делают. Когда его голова метнулась к Тимаре, она подумала, что тут ей и конец придет. Но чтобы крикнуть, ей не хватило воздуха.
Однако дракон понюхал сочащуюся рану, прижал нос к воспаленной плоти и провел им вдоль раны, выдавливая гной. Запах был ужасный. Жужжали мухи. Тимара тыльной стороной кисти закрыла нос.
— Он даже пытается помочь нам, — проговорила она сквозь зубы.
Внезапно дракон потерял интерес к ране и снова занялся едой. Тимара, пользуясь возможностью, снова намочила тряпку и стала вымывать гной. Она три раза отжимала и полоскала тряпку, пока вода в ведре не сделалась едва ли не такой же, как то, что текло из раны.
— Вот. Попробуй этим.
Она обернулась и увидела, что мрачный Седрик протягивает ей тонкий нож. Тимара уставилась на лезвие. Она вообще-то ожидала, что ему хватит смелости мазать и перевязывать.
— Зачем? — спросила она.
— Нужно срезать наросшее дикое мясо. Затем свести края. Может быть, даже наложить швы. Иначе рана не заживет.
— Дикое мясо?
— Вот это, набухшее по краям раны. Нужно срезать его и потом перевязать рану, чтобы свежий срез соединился с другим свежим срезом. Тогда все срастется.
— Срезать плоть дракона?
— Ты должна это сделать. Посмотри, она вся высохла. Она уже мертва. Так рану не залечить.
Тимара посмотрела и судорожно сглотнула. Он был прав. Он протягивал ей сверкающий нож, завернутый в чистую ткань.
— Я не знаю, как это сделать, — призналась она.
— Похоже, никто из нас не знает. Но мы уверены, это нужно сделать.
Тимара взяла нож и постаралась покрепче его ухватить. Свободную руку она положила на хвост дракона.
— Я начинаю, — предупредила она и осторожно приставила нож к вздувшейся кромке раны. Нож был очень остер. Он легко вошел в плоть. Тимара словно со стороны смотрела, как ее собственная рука срезает одеревеневшую кожу с края раны. Как будто срезаешь шкурку с высохшего плода. Под слоями грязи и чешуи обнажилась темно-красная плоть. На ней выступили яркие капли крови, но дракон вгрызался в еду и как будто ничего не чувствовал.
— Вот так, — тихо и возбужденно сказал Седрик. — Правильно. Срежь этот кусочек, и я его уберу, чтобы не мешал.
Она так и сделала, едва заметив, как Седрик ловко подхватил срезанное рукой в перчатке. Элис стояла молча, то ли сосредоточенно наблюдая, то ли стараясь не смотреть. Тимаре было некогда на нее оглядываться. Она очистила один край раны. Перевела дух, собралась и вонзила лезвие с другой стороны.
По телу дракона пробежала дрожь. Тимара застыла. Острый как бритва нож замер, вонзившись в бугристый край раны. Дракон не повернул головы.
— Бороться, — выдохнул он.
Слово едва достигло ее слуха, оно было сказано очень по-детски, без напора. Или оно только почудилось ей от страха?
— Бороться? — мягко спросила дракона Элис. — Бороться за что?
— Что такое? — изумился Седрик.
— Бороться — вместе. Бороться. Нет-нет.
Тимара стояла не двигаясь. Она ведь уже думала, что серебряный лишен разума. А он вдруг заговорил. Потрясающе!
— Не бороться? — переспросила Элис, как будто говорила с ребенком.
— С кем бороться? — влез Седрик. — Кто борется?
Непрошеное вмешательство. Тимара задержала дыхание, чтобы не сорваться, и спокойно сказала:
— Она говорит не с вами. Дракон что-то бормочет — мы впервые слышим его речь. Элис пытается поговорить с ним.
Девушка уверенно повела нож через затвердевшую плоть к концу раны.
— Сосредоточься на деле, — предложил Седрик, и Тимара была благодарна ему за поддержку.
— Как тебя зовут? — спрашивала Элис. — Прекрасный серебряный, дракон цвета звезд и луны, скажи свое имя!
Ее голос был полон сладкой лести. Тимара ощутила, что в драконе что-то изменилось. Он не заговорил, но было похоже, что он слушает.
— Что ты делаешь? — раздался за спиной Тимары голос Татса.
Она вздрогнула, но не позволила дрогнуть руке.
— Что обещала, то и делаю. Забочусь о серебряном.
— С ножом?
— Я обрезаю дикое мясо перед перевязкой.
Приятно знать, как это называется. Татс присел рядом с ней и внимательно изучил ее работу.
— Там еще много гноя. — Тимара разозлилась, но тут Татс предложил: — Давай еще раз промоем. Я принесу воды.
— Будь так добр, — ответила она.
Татс ушел. Тимара аккуратно срезала лишнее, и снова Седрик ухватил и убрал из-под ножа полоску сухого мяса с чешуйками. Возвращая ему нож, Тимара заметила, как трясутся у нее руки.
— Кажется, мы больше ничего не сможем сделать, пока не промоем рану еще раз, — сказала она.
Седрик уже закрывал свой ящик, быстро и аккуратно, как будто это было важнее, чем рана дракона. Тимара почуяла сильный запах уксуса и услышала, как звякнули склянки.
— Похоже, что так, — согласился он.
Тимара старалась не прислушиваться к тому, что говорит Элис, но снова уловила слова:
— Но ты собираешься куда-то. В прекрасное место. Куда ты идешь, малыш? Куда?
Дракон что-то сказал. Нет, он не произнес ни слова, и Тимара внезапно осознала, что и раньше слышала вовсе не слова. Это ее разум производил подмену. Дракон ничего не сказал, но он вспомнил что-то яркое. Перед Тимарой мелькнуло видение — горячий солнечный свет греет чешуйчатую спину, запах пыли и цветущего лимона плывет в воздухе, вдали бьют барабаны, гудит волынка.
Так же внезапно видение пропало, оставив ее с ощущением утраты. Там было место, доброе место тепла, пищи и дружбы, место, имя которого утрачено во времени.
— Кельсингра.
Это сказал не серебряный. Имя дошло до нее от двух других драконов. Но оно было как рама для картины. Оно уловило и вместило в себя все образы, которые пытался передать серебряный. Кельсингра. Вот как называлось то, к чему он стремился. Дракон задрожал, а когда дрожь утихла, Тимара ощутила, что его состояние изменилось. Он убрел уверенность. И почти утешился.
— Кельсингра, — тихо повторила Элис, успокаивая его. — Я знаю Кельсингру. Ее фонтаны и просторные площади. Я знаю ее каменные ступени и широкие двери зданий. Луга с густой травой по берегам реки и источник серебряной воды. Золотоглазые Старшие в летящих одеждах приходят встречать драконов, когда те приземляются в реку.
Ее слова помогли серебряному дракону собрать знания воедино. Тимара, не задумываясь, положила руку ему на спину. На один краткий миг она ощутила его — как будто ее задела в толпе чья-то рука. Они не произносили слов, но разделили стремление.