У Ханичайл было такое чувство, что за ней постоянно следят. Шла ли она по Вашингтон-сквер или по Пятой авеню, она чувствовала на себе чей-то взгляд. Она резко оборачивалась, чтобы увидеть, кто это мог быть, но ничего подозрительного не замечала. Вокруг были люди, которым до нее, казалось, не было дела. Ньюйоркцы спешили по своим обычным делам, и создавалось впечатление, что все они куда-то опаздывают.

Поэтому ей легко было здесь, рядом с Лаурой и Джинни: она нежится на солнышке под неусыпным оком Суэйна, а не какого-нибудь неуловимого охранника с пистолетом под пиджаком. Даже Алекс согласился, что в Англии ей будет не нужна охрана.

— Привет, лентяйка. — Лаура растянулась на траве рядом с Ханичайл. — Надеюсь, ты не скучаешь? Днем я отвезу бабушку в Харроугейт. Она хочет купить себе платье для свадьбы, ну и, конечно, шляпку от Рейчел на Парламент-стрит. Я сказала ей, что мать Анжу — известная в Париже мадам Сюзетта и что она соорудит ей великолепную шляпку. Но бабушка ответила, что она заказывает шляпки у Рейчел со дня основания мастерской и не собирается изменять своей привычке, к тому же они могут увидеть в газетах ее фотографию и решат, что она им изменила.

— Как это похоже на твою бабушку, — рассмеялась Ханичайл. — Но она права: мисс Рейчел лучше знает ее стиль и что ей больше подходит. Уверена, что она будет выглядеть великолепно.

— Потом мы думаем прогуляться по парку и выпить чаю у «Бетти». Почему бы тебе не поехать с нами? Полагаю, будет весело.

Ханичайл подумала: как мило со стороны Лауры пригласить ее, хотя у нее совсем мало времени побыть наедине со своей бабушкой.

— Спасибо, — ответила она, зевая, — но сегодня слишком жарко и мне лень двигаться с места. Поезжайте вдвоем, а когда вернетесь, все мне расскажете.

— А ты уверена, что не будешь скучать одна?

— Я не скучаю, просто ленюсь.

— Хорошо. Если захочешь есть, сходи в кладовую. Захочешь покататься верхом, возьми мою новую кобылу. Она еще полна энергии, хотя я ездила на ней сегодня утром. Увидимся позже, — сказала Лаура, вставая, и направилась к дому.

Ханичайл продолжала лежать на спине. Закрыв глаза, она слушала журчание ручья, жужжание пчел в клевере и милую английскую тишину, живую от разного рода шорохов, скрипов, гудения стай крошечных существ. Она сонно думала, что нет ничего удивительного, что Лаура так любит это место. Здесь себя чувствуешь как на небесах.

Немного подремав, Ханичайл проголодалась и пошла в дом перекусить. Она выпила чаю с куском пирога, а затем, сев на новую кобылу, отправилась на верховую прогулку.

Она ехала медленно, но, добравшись до холма, пустила лошадь галопом. Они постояли на его вершине: лошадь фыркала и тяжело дышала, а Ханичайл любовалась фиолетово-персиковым закатом. Она подумала, что этот вид напоминает прекрасную акварель по сравнению с красно-золотой, писанной маслом картиной в Позитано.

Когда солнце почти зашло, Ханичайл вернулась домой. Проезжая мимо дома к конюшням, она заметила, что машина Лауры отсутствует, хотя было уже почти семь часов. Почистив лошадь и накормив ее, Ханичайл пошла в дом.

Входя в дверь, она услышала, как зазвонил телефон, и бросилась к нему, по дороге махнув рукой Суэйну, который ужинал на кухне.

Ханичайл подняла трубку и запыхавшимся голосом сказала:

— Суинберн, 231.

Отвечая, она подумала, кому еще могут принадлежать другие двести тридцать номеров, потому что, насколько ей было известно, в деревне было еще только два телефона: у викария и в пабе.

— Ханичайл?

Она улыбнулась: голос Алекса все еще вызывал у нее сильное волнение и удивление.

— Я уже почти здесь, дорогая. Я скоро приеду. Сейчас я в Йорке. Остановился перекусить и сейчас выезжаю. Буду у вас через пару часов.

— Я не могу дождаться, — ответила Ханичайл. — И мне так хочется, чтобы ты познакомился с бабушкой Лауры. Она тебе очень понравится.

— Если ты это говоришь, то так оно и будет, — рассмеялся Алекс.

Ханичайл сказала, что любит его, и повесила трубку, продолжая улыбаться. Телефон зазвонил снова. Она схватила трубку, решив, что это опять звонит Алекс.

— Ханичайл? Это Лаура. Извини, но у меня неполадки с машиной. Механик устраняет их сейчас, но это займет некоторое время. Поэтому я решила пока отвести бабушку в «Старый лебедь», чтобы покормить обедом.

— Как шляпка?

— Великолепно. Конечно, бабушка оказалась права. Мисс Рейчел понимает ее стиль и подобрала ей отличную шляпку для свадьбы. Платье тоже великолепное. Я сказала ей, что своим нарядом она затмит невесту.

— Не надейся, — ответила Ханичайл, потому что она уже видела свадебное платье и сочла, что Лаура в нем будет самой красивой невестой.

Ханичайл поднялась к себе в комнату и быстро приняла ванну, затем надела голубое шелковое платье, расчесала волосы и спустилась на кухню к Суэйну. Он только что закончил ужинать, и Глэдис убирала со стола.

Ханичайл с сочувствием подумала, что у детектива был трудный день.

— Почему бы вам не отдохнуть час-другой, мистер Суэйн? — предложила она. — Я думаю, что вы заслужили кружечку пива. Со мной будет все в порядке, да к тому же Алекс и Лаура будут здесь с минуты на минуту. Обещаю, что не спущу глаз со свадебных подарков.

Суэйну очень хотелось выпить пива. Он посмотрел на спаниеля, лежавшего рядом с двумя колли, черной и белой, у открытой двери, и подумал, что их братание зашло слишком далеко и что было бы хорошо хоть на время разлучить спаниеля с этими овечьими собаками, пока он не забыл, кто его хозяин и где его дом. Кроме того, здесь было тихо как в могиле. Ему никогда прежде не доводилось бывать в таком спокойном месте; такая тишина действует человеку на нервы.

— Хорошо, если вы не против.

— Конечно, я не возражаю. Я даже чувствую себя виноватой за то, что вы так долго несете свою вахту. Вам бы следовало взять кого-нибудь себе в помощники.

— Завтра сюда пришлют местного полицейского, мисс. А в день свадьбы их будет великое множество. — Суэйн продолжал колебаться. — Его светлость сказал, чтобы я не спускал с вас глаз.

— В этом нет нужды. Выпейте пива, мистер Суэйн. Повторяю, вы заслужили его.

Оставив Глэдис мыть посуду, Ханичайл поднялась наверх и, включив лампу, с удовольствием оглядела комнату. Она ей очень нравилась. Медная кровать имела фарфоровую вставку, изображавшую пастушку в кринолине и трех маленьких ягнят. Лаура сказала, что этой кровати столько же лет, сколько и дому, — два столетия. В комнате стояло полированное трюмо из красного дерева с серебряными канделябрами по обеим сторонам зеркала, рядом — такой же стул, а еще пара мраморных ночных столиков с лампами под розовыми шелковыми абажурами. Огромный старый гардероб покрывала резьба в виде херувимов и снопов пшеницы; а перед викторианским изразцовым зеленым камином располагалось удобное кресло с разноцветными подушками. Обои, с гирляндами роз на них, выцвели до приятного розового цвета, а вместе с ними и ковры. В комнате ничего не делали специально, но она выглядела великолепно.