Шашлычка захотелось… Из поджаренного на угольях грешника. Усилием воли я загоняю мерзкую мысль обратно.

Храмовник стоит белее мела. Женщины поделились на две половины. Одна визжит — вторая простенько и без затей ушла в глубокий обморок. Я жду.

Жду, пока пламя не затихает, и только потом смотрю на трон.

Младенец цел и невредим. И это — правильно. Алетар Раденор, хоть и был убийцей, сволочью и вообще — политиком, но живодером он не был. И такие случаи тоже были предусмотрены.

Младенец ни в чем не виноват. А вот тот — те! — кто решат объявить его наследником… Ну, все же видели?

Теперь надо было не упустить момент — и я справился. Шагнул вперед.

— Маркиз Шартрез, подойдите!

Властности у меня хватило. Шартрез-младший шагнул вперед.

— А теперь попробуйте еще раз провозгласить этого ребенка королем!

Молчание.

Я усмехаюсь — жестоко и хищно. В зале стало тихо, придворные понимают, что присутствуют при исторических событиях.

— Не хотите? Так я и думал. Надо бы знать историю своей родины, господа! И знать, что примерно триста лет назад сгорел севший на трон незаконный король. Это не магия, нет. Это наследство Алетара Раденора. Трон его страны могут занимать только его потомки — неважно, законные или нет.

— Младенец жив! — взвизгивает Абигейль.

Я смеясь качаю головой. Быстро же тетушка оправилась…

— Алетар Раденор не был подлецом. А потому… Будь этот младенец взрослым и реши он претендовать на чужой трон — он бы сгорел. Но он же — дитя. Невинное дитя, в котором нет ни капли королевской крови. Так ведь, тетушка? Потому-то и сгорел ваш отец. И сгорит ваш брат, если попытается провозгласить маленького Руди — королем. Любой сгорит так же…

— Не верю!

Опа! А это кто?

Из толпы Шартрезов вырывается какой-то сопляк примерно моих лет.

— Я, Диаман Карлос Шартрез, объявляю маленького Рудольфа Томаса Джеймса законным коро…

Второй столб пламени прогорает еще быстрее первого. Я ухмыляюсь.

— Служитель, была ли кем-то из находящихся в зале применена магия?

Служитель, который в этот раз перенес все полегче, поводит руками.

— Я свидетельствую, что магии не применялось.

— Маркиз Шартрез? — атакую я. — Так чей это ребенок? Короля?

— Молчи! — шипит Абигейль. Зря она это…

— Тетушка, вы хотите сказать, что изменили дядюшке, прижили ребенка от другого мужчины и собирались возвести его на трон королей Раденора?! Восхитительно!

— Это ребенок Рудольфа!

— В нем нет ни капли королевской крови, — спокойно отвечаю я. — Я могу предоставить свою кровь для сравнения любому магу жизни. Но полагаю, после сегодняшнего это не имеет значения. Раденор не признает малыша своим королем, а любой, кто рискнет его короновать, — кончит так же.

Две кучки костей были чрезвычайно убедительным аргументом.

Абигейль сжимает кулаки.

— Это ты во всем виноват! И вообще — ты ублюдок! Неизвестно чей ублюдок! Ты не имеешь права занимать трон!

— Имею. — Я спокоен, словно чучело полудемона. Серый лед закрывает меня от мира, отражается в моих глазах — и иногда мне кажется, что с моего языка тоже срываются эти ледышки. И тихо звенят, соприкасаясь с полом. — В моем случае королевская кровь наследовалась от матери. Матери, которая могла бы стать великой королевой, но ей помешали. Что ж, тетушка. Я хотел сегодня снять с себя корону, я надеялся, что это — сын Рудольфа… но если так…

Стража!

Стражники смыкаются вокруг Шартрезов. Да, те самые, которыми командует Томми.

Лязгают наручники, защелкиваясь на руках бывшей королевы.

— Как король Раденора — его законный король! — я выношу свой приговор. За измену королю наказание — смерть. Но я милосерден. Абигейль Раденор, в девичестве Абигейль Шартрез, за ваше предательство вы приговариваетесь к пожизненному заключению в монастыре, название которого я скрою. Там вы будете молиться весь остаток жизни в одиночной келье. С вами будет запрещено видеться и разговаривать, вам только будут передавать пищу и воду. Подумайте о том, что за предательство всегда следует расплата. Род Шартрезов. Раз уж вы здесь, раз уж вы знали…

— Нет!

— Не знали!

— Ваше величество!!!

Выкрики не слишком внятные, но понятные. Шартрезы стремятся отмежеваться от своей королевы. Какие теплые родственные чувства!

— Мой приговор — арест и разбирательство ваших дел. Невиновных я карать не буду. Стража!

Через пару минут тронный зал пустеет.

Последней выводят, почти выносят Абигейль. Она визжит, извивается в цепях, бьется в руках стражи…

Я смотрю.

Мама, это тебе. Я не могу сказать тебе, что я тебя люблю, не могу поблагодарить тебя, но я могу за тебя отомстить. За то, что ты не стала королевой или герцогиней Миеллена, за твои сломанные руки, за бессильные слезы по ночам, за твою боль…

Твой род не прервется.

Те, кто травил тебя когда-то, получают по заслугам.

Все возвращается на крути своя — и на трон Раденора садится твой сын. Все правильно.

Я оборачиваюсь к ребенку.

— Малыш невиновен в деяниях его матери. Графиня Моринар, прошу вас, позаботьтесь о нем — сейчас. Потом я найду для него хорошую приемную семью, в которой он вырастет, не зная о своей матери.

— Ваше величество!!!

Крик настолько истошный, что я даже удивляюсь. И едва не чешу в затылке, как последнее простонародье.

Из-за шторы вылетает женщина и падает передо мной на колени.

— Ваше величество, не карайте!! Не разлучайте меня с моим сыном.

Упс! Неужели…

— Вашим сыном, сударыня?

— Да, ваше величество! Это я родила малыша пять дней назад! Королева потребовала от меня…

— То есть королева не была беременна? — «удивляюсь» я.

— Нет, ваше величество! Не велите меня казнить! Я не могла с ней спорить! Она королева, а я всего лишь жалкая служанка…

— А прийти ко мне не могли? Рассказать?

— Ваше величество, королева пригрозила, что убьет моего мужа. Он сейчас в темнице у господина канцлера…

— Подробности?

М-да, я думал, что Абигейль хотя бы купит ребенка. Я недооценил жадность Шартрезов.

Запугать, шантажировать, отнять…

Я задумываюсь.

— Ладно. Томас!

Томми тут как тут.

— Взять стражу. Взять эту женщину и извлечь ее мужа из темницы канцлера. Доставить во дворец. Всех, кто там содержится, в государственные темницы. Посмотрим, кто там чем перед канцлером провинился…