«По ней не скажешь, что у вас разлад».

— Она… я не знаю, как объяснить, сэр. Сперва бросалась на меня, потом плакала, потом умоляла сжалиться и позволить танцевать вместе с другими вудупанками. Сейчас она ведет себя тихо, надеясь, что я оттаю и изменю решение. Ей нужен не я, а доступ к ритуалам.

«Давай подведем итог после разговора? Я уверен, что, когда Ева узнает обо всем, она успокоится и пересмотрит свое поведение».

— Да, мистер Фланнаган. Только есть еще один момент. Близнецы. Похоже, с ними ситуация гораздо сложнее, чем с Евой.

В пять часов утра в комнате Алана тихо открывается дверь. Осторожные шаги звучат вниз по лестнице, удаляются к выходу. Едва слышно поворачивается ручка входной двери, поскрипывают ступеньки крыльца. Шуршит гравий на дорожке, негромко звякает цепочка, на которую закрывается калитка.

Этьен не решается заводить мотоцикл, боясь растревожить утренний сон жителей маленькой улочки на набережной. Идет, толкая тяжелую машину по дороге в гору. На повороте слышит за спиной топот бегущих ног, оборачивается.

Они налетают на него вдвоем, обхватывают руками, всхлипывают.

— Эй, ну-ка, оба обратно, — ворчит Этьен, пытаясь одновременно высвободиться из цепких объятий и не уронить мотоцикл. — Мы так не договаривались. Ребят, ну правда!

— Возьми нас к себе, — тихо плачет Сибил. — Не бросай нас…

— Пожалуйста, не оставляй нас! — умоляет Уильям, уткнувшись в живот Этьена заплаканным лицом.

— Я приеду, — пытается соврать Легран.

— Ты не приедешь! — отчаянно кричат близнецы в один голос.

— Вы меня свалите вместе с мотоциклом. Ну-ка, спокойно. Мелкие! Эй! — строго хмурит брови Этьен.

Они послушно разжимают руки, отходят к обочине. Этьен смотрит на них — заспанных, в мятых пижамах, с растрепанными светлыми кудрями — и чувствует себя подлецом. Он ставит мотоцикл на подпорку, присаживается перед близнецами на корточки. Стирает слезы со щек Сибил, потом Уильяма.

— Так, ангелочки… У вас память хорошая?

Они кивают, все еще всхлипывая.

— Брикс-авеню, тридцать шесть. Напротив Канви-парка, бывали там?

— Бывали…

— Это совсем рядом со станцией монорельса. Не доходя четверть мили до Авер-кросс. Запомнили?

Кивают. Вытирают рукавами носы.

— Я всегда буду вам рад. Живу я один, вы никогда не помешаете.

Сибил протяжно всхлипывает. Этьен гладит ее по голове, заправляет за уши растрепанные волосы.

— Я поговорю с вашим отцом. Думаю, он не станет возражать, если я буду забирать вас раз-другой в месяц.

— У тебя есть, где играть? — с надеждой спрашивает Уильям.

— Конечно. У меня есть оранжерея. Там настоящие маленькие джунгли, даже игуана живет. За оранжереей приглядывает пожилая глуховатая мэм, но она вам мешать не будет.

Уильям берет сестру за руку, смотрит Этьену в глаза.

— Мы больше не будем плакать.

— Ты молодец, настоящий мужчина.

Этьен встает, обнимает обоих.

— Я вас хочу попросить, можно?

— Можно, — мурлычет Сибил и льнет к его ладони.

— Не теряйте друг друга. Никогда. Даже если вас разлучат. Вы всегда друг друга услышите. Мир мал на самом деле, в нем всегда можно найтись. Только не сдавайтесь.

— А ты? — спрашивает Уильям. — Ты нас найдешь?

— Даже не сомневайтесь. А теперь бегите домой, пока родители весь городок в поисках вас не перевернули.

Он ерошит светлые кудри близнецов, опускает на лицо защитные очки, надевает краги. Убирает подпорку мотоцикла, садится. Оборачивается к детям и подмигивает:

— И не плакать!

— Не плакать, — соглашаются Сибил и Уильям.

С ревом заводится двигатель «железного коня». Этьен машет им на прощанье рукой, секунды — и он исчезает за поворотом.

— Пойдем… — вздыхает мальчишка.

Сибил переступает босыми ногами, морщится.

— Пятку ушибла, когда бежали, — жалуется она.

Брат усаживает ее на край тротуара, садится рядом. Девочка кладет ему ногу на колени, Уильям осматривает ссадину на пятке. Накрывает ранку ладонью правой руки, левой переплетается с Сибил пальцами.

— Сейчас у меня немного поболит и пройдет, — обещает он.

К дому они возвращаются, бережно поддерживая друг друга под руку. Сибил идет ровно, Уильям слегка прихрамывает.

— Ой, папа… — испуганно ахает Сибил.

Брендон ждет детей у калитки. Они подходят, делают виноватый вид. Он подхватывает обоих на руки, относит в дом. В прихожей ставит на пол, смотрит на них ласково и качает головой.

«Пожалуйста, не делайте так больше. Я волновался».

— Мы же дома, — вздыхает Уильям.

— И больше мы так не сделаем, потому что Этьен уехал и не вернется, — шепотом говорит Сибил и отворачивается.

В восемь утра просыпается Эвелин. Находит подсунутый под дверь комнаты исписанный мелким почерком лист и картонную папку. Трет сонные глаза, зевает, возвращается в кровать. Откидывает занавеску, чтобы впустить в комнату побольше света и прочитать послание.

«Моя дорогая Эвелин. Прости, я не стал тебя будить, чтобы попрощаться. Иначе я не смог бы уехать. Ева, нам нельзя быть вместе. Я — это вудупанк, а вудупанк — это громадный соблазн и риск для тебя. Я не сумею тебя удержать и сберечь, Ева. Во время ритуалов ты становишься другим человеком. Страшным, властным, чужим, одержимым. Ритуалы для тебя превратились в наркотик. Я распускаю людей официально и прошу тебя не искать никого из нас. “Цветок тиарэ” теперь полностью принадлежит Агнесс Флетчер, я не буду мозолить тебе глаза в Нью-Кройдоне.

В папке — бумаги, оформленные на тебя. Лавандовое поле близ Гринстоуна теперь твое. Помнишь, ты спросила, что я могу тебе дать? Свободу, Ева. Без любви только она имеет смысл. Будь счастлива, моя Мадан. Прощай.

Любящий тебя, Э. Л.».

— С-скотина, — цедит Эвелин сквозь зубы. — Тварь трусливая! Предатель!

Дрожащими руками она комкает письмо, швыряет его на пол. Туда же летит папка с документами. Девушка мечется по комнате, натыкаясь на мебель, как слепая.

— Испугался, Легран? Я, значит, чудовище, да? Подменыш? — шипит Ева, кривя губы.

— Ева, что случилось? — испуганно спрашивает из коридора Элизабет.

Эвелин рывком распахивает дверь, предстает перед матерью в одной ночной сорочке, с лихорадочно блестящими глазами.