и хоть какую-то логику, зачем я с этим контрактом тебе навязываюсь и с этим тест-драйвом… Дело ведь было не только в том, чтобы вывести тебя на чистую воду. Мне на это довольно быстро стало как-то плевать. А оказалось, логики тут нет… потому что я в тебя влюбился как мальчишка. И если тебя нет рядом, то и меня как будто нет. Вроде бы хожу, ем, сплю, а сердце не на месте. И работа не радует, и ничего не радует. А всё что было раньше — всё стало каким-то неважным, мелким, бессмысленным, — Корсаков находит мои ладони и нежно сжимает их. — Ты как маленький лучик солнца, ворвалась в мою жизнь и озарила всё вокруг своим светом. Перевернула всё с ног на голову. И показала, что такое по-настоящему жить. Жить, а не существовать от одной выполненной цели до другой. Я люблю тебя, Лиз… Только, пожалуйста, никогда больше не убегай от меня, я тебя очень прошу. Мне этих двух раз хватило с лихвой, когда всё сердце в клочья. Третий я просто не выдержу. Давай просто будем вместе: ты и я. По-настоящему. Вместе.

— Ты… ты точно уверен? — шепчу я ему, не в силах совладать с голосом после такого признания. Мы стоим так близко друг к другу, по-прежнему не размыкая рук. Смотрим в глаза, едва соприкасаясь кончиками носа и губами. Как-то так искренне и трогательно, совсем не похоже на то, как мы страстно накинулись друг на друга при встрече. Но и эта милая ласка сейчас вызывает совершенно невообразимую гамму чувств, затрагивая самые потаённые струны души.

— Да, — твёрдо отвечает Саша, а моё сердце делает очередное сальто радости и триумфа. — Лиз, и давай больше не будем валять дурака. Ладно?

— Прости меня… за всё, — наконец-то говорю я одни из тех важных слов, которые давно должна была сказать. Порывисто обхватываю Корсакова за шею, прижимаюсь к нему сильно-сильно. Хочется высказать следом тысячи слов извинений, но они кажутся сейчас такими пустыми и ненужными. Будто в этом одном «прости» совместилась вся боль и раскаяние о совершённых мной ошибках. Вместо этого я смущённо прячу лицо на его груди и борюсь с подступающими слезами. Не хватало ещё запачкать его белоснежную рубашку. Но чувство невероятного облегчения требовало выход и пара слезинок всё-таки достигли своей цели.

— А ты прости меня…

— Ну это не ты ж меня окатил водой с балкона! И вообще…

— Если бы я меньше осторожничал, и вовремя говорил правильные слова, ничего бы этого не было, — усмехается Саша, нежно гладя рукой по моим волосам.

— А я не могла поверить, что ты правда такой, — поднимаю я лицо и внимательно смотрю в любимую серую дымку глаз.

— Какой такой?

— Такой, — выдыхаю я и на несколько мгновений нежно прижимаюсь его губам, вкладывая в поцелуй всю любовь и нежность, что так давно томились в моей душе. — Идеальный. Как будто созданный специально для меня. Мне всегда казалось, что это полный бред и так не бывает на свете. Ну если только в книжках или сериалах. Я всё никак не могла поверить, что ты и правда… настоящий. И что тебе действительно нужна именно я. В общем, мы с тобой оба хороши…

— Лиз, давай возьмём за правило: если в чём-то сомневаемся, что-то смущает или хотим что-то друг о друге узнать, то мы просто разговариваем. Как взрослые адекватные люди. Ну это ведь не так сложно, правда? — улыбается Саша, зажигая в моей душе очередной всполох радости.

— Саш, а откуда ты Шекспира наизусть знаешь?

И нечего так на меня смотреть, товарищ. Сам же только что сказал: если хочется что-то узнать, достаточно спросить. Вот я и спрашиваю!

Корсаков закидывает голову назад и раскатисто смеётся.

— Серьёзно? Тебя только это интересует?

— Не только, — хихикаю я.

И уже более серьёзно добавляю:

— Ещё мне очень интересно… а когда ты понял, что меня любишь? Когда мы поругались тогда у дома Мереминского? Или после нашего интервью?

Как знать, если моё прозрение наступило только после того случая с Гордеевым, когда я поняла, что могу навсегда потерять Сашу, то может у него был какой-то переломный момент. И все наши страдания были не просто так…

— Нет, намного раньше, — качает головой Саша. А я вновь смущённо улыбаюсь и жду его рассказа, затаив дыхание. — Лиз, я не помню точно когда. Просто мы сидели рядом, ты что-то мне увлечённо рассказывала. А я посмотрел на тебя и вдруг подумал: «А ведь я её люблю». Вот и всё. Не очень романтично, да?

Ой, да и чёрт с ней с этой романтикой! Зато искренне!

— Так, Корсаков, а что мы будем делать с твоими знаменитыми принципами? — наигранно выгибаю я бровь.

— Принципами?

— Ну ты мне в Москве тогда целую лекцию о настоящей любви прочитал и как не любишь разбрасываться словами. И что признаваться в любви надо, только если видишь с этим человеком своё будущее.

— А ты по-прежнему думаешь, что я его с тобой не вижу? Серьёзно? Чёрт, Лиз, мне кажется, я тогда вообще наговорил тебе какую-то дичь… — на мгновение Корсаков со стоном прячет своё лицо за ладонями, вспоминая наш разговор, — Лишь бы побыстрее соскочить с этой темы про чувства и случайно не вывалить на тебя признание.

— Погоди, так ты уже тогда… Но зачем?!

— Потому что боялся признаться даже самому себе до конца, что это так… Потому что струсил. Потому что переживал, что ты ещё не остыла после ссоры и не воспримешь мои слова всерьёз. Потому что не знал до конца, заодно ты с Мереминским или нет…

— Господи, да даже будь я с ним заодно, это бы что-то изменило?

— В конечном счёте — ничего, — сверкнул улыбкой Саша, вновь возвращая меня в свои надёжные и крепкие объятия. — Так или иначе ты была бы моя. Но у меня было как минимум три недели, чтобы ты выкинула из головы все глупости и забыла о всех своих договоренностях с Яриком.

— То есть ты был уверен, что трех недель мне хватит, чтобы в тебя влюбиться?!

— Ну… плюс-минус. После Москвы я особо не придавал значения сколько дней прошло от нашего выдуманного тест-драйва.

— Зато я их считала, — усмехаюсь я с лёгкой грустью, погружаясь в воспоминания обо всех своих мыслях и терзаниях по поводу спора.

Саша аккуратно приподнимает кончиками пальцев мой подбородок, и внимательно скользит взглядом по моему лицу, точно подмечая любое незначительное изменение в моём настроении.

— Я подарил Ярику тот красный Порше.

— Но ты же