Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Обед у министра не проклинают, – полусерьезно ответил граф де Вез.
«Вот он, львиный коготь», – подумал Люсьен.
Госпожа де Вез, весьма чувствительная к подобным грубостям, насупилась: «По милости молодого Левена я буду играть глупую роль в салоне его отца».
– Он хочет получить заказ на картины, – с веселым видом продолжал граф де Вез. – Что же, право, по вашей рекомендации я ему дам заказ. Я замечаю, что по тому или иному поводу он сюда приходит два раза в неделю.
– Правда? Вы обещаете дать ему заказ? И без просьб с его стороны?
– Честное слово!
– В таком случае я сделаю из него друга дома.
– Значит, сударыня, у вас в салоне будут два остроумных человека: господин N. и господин Левен.
Министр воспользовался этой милой шуткой, чтобы посмеяться, пожалуй слишком резко, над Люсьеном, по ошибке пригласившим к обеду господина N., занимавшегося исторической живописью.
Люсьен, оживившись, ответил его сиятельству тоном вполне равного человека, чем сильно задел министра. Люсьен это заметил и продолжал говорить с непринужденностью, которая его самого удивила и позабавила. Ему доставляло удовольствие находиться в обществе хорошенькой, робкой и доброй госпожи де Вез, которая, разговаривая с ним, забывала о том, что она молодая женщина, а он молодой человек. Такой порядок вещей пришелся весьма по душе нашему герою. «Вот я и нахожусь, – думал он, – в довольно близких отношениях с двумя людьми, которых неделю назад не знал в лицо, причем он меня забавляет, главным образом, когда нападает на меня, она же просто меня интересует».
Он с бо́льшим вниманием стал относиться к своим обязанностям: ему показалось, что министр хочет воспользоваться допущенной им ошибкой при приглашении на обед, чтобы приписать ему милое легкомыслие ранней молодости. «Вы, граф, выдающийся администратор, – в этом отношении я отдаю вам должное, – но если дело дойдет до колкостей – слуга покорный: при всем уважении к вам я предпочитаю не уступать своих позиций, хотя бы это было и сопряжено с некоторым риском, нежели позволить вам попирать мое достоинство! Это к тому же послужит для вас указанием, что мне наплевать на мое место, между тем как вы чрезвычайно дорожите своим…»
Прожив неделю таким образом, Люсьен снова почувствовал под ногами твердую почву: он оправился от потрясения, постигшего его в последний вечер в Нанси. Прежде всего он стал укорять себя за то, что не написал господину Готье: он настрочил ему длиннейшее письмо, надо сознаться, довольно неосторожное. Подписавшись первым пришедшим в голову именем, он поручил страсбургскому префекту отправить его почтой. «Придя из Страсбурга, – решил он, – оно, может быть, не обратит на себя внимания госпожи Кюнье и полицейского комиссара, ренегата Дюмораля».
Из любопытства он просмотрел в канцелярии донесения этого Дюмораля, которого, по-видимому, побаивался граф де Вез. В центре всеобщего внимания были выборы и испанские события. Господин Дюмораль, говоря о Нанси, немало позабавил Люсьена. В одном донесении шла речь о господине де Васиньи, человеке весьма опасном, и о господине Дю Пуарье, субъекте менее опасном, которого можно было подкупить крестом, табачной лавкой для сестры, и т. д., и т. д. Эти бедные префекты, смертельно боявшиеся провалить выборы и преувеличивавшие в донесениях министру свои трудности, обладали способностью рассеивать меланхолию Люсьена.
Такова была жизнь Люсьена: утром шесть часов в министерстве на улице Гренель, вечером по меньшей мере час – в Опере. Отец, не говоря ему об этом, обрек его на непрерывную работу.
– Это единственное средство, – объяснял он госпоже Левен, – предотвратить выстрел из пистолета, если только он нам угрожает, чего я, впрочем, не думаю. Уже одна его наводящая такую скуку добродетель помешала бы ему оставить нас одних; но ведь, кроме нее, налицо еще любовь к жизни и интерес, вызываемый борьбою с людьми.
Из любви к жене господин Левен взялся решать эту проблему.
– Вы не можете жить без вашего сына, – говорил он ей, – а я без вас. К тому же признаюсь вам, что, присмотревшись к нему ближе, я уже не нахожу его столь пошлым. Он иногда отвечает на колкости своего министра, и тот от него в восторге. А если взвесить все как следует, то юношеские, подчас слишком резкие реплики Люсьена значительно лучше старых, беззубых выпадов де Веза… Посмотрим еще, как он отнесется к первой мошеннической проделке его сиятельства.
– Люсьен по-прежнему самого высокого мнения о талантах господина де Веза.
– Это наша единственная надежда. Его восхищение министром надо всемерно поддерживать. Когда я уже не буду в состоянии отстаивать перед Люсьеном честность де Веза, которой будет нанесен легкий удар, у меня останется только один выход – задать вопрос: разве такому талантливому министру может хватать четырехсот тысяч франков в год, получаемых им от казны?
Тут же я докажу ему, что Сюлли был вор. Затем три-четыре дня спустя я выдвину новый великолепный довод.
Генерал Бонапарт, находясь в 1796 году в Италии, воровал. Неужели вы предпочли бы ему честного человека, вроде Моро[78], который дал себя разгромить в 1799 году при Кассано, при Нови и т. д.? Моро стоил казне каких-нибудь двести тысяч франков, а Бонапарт обошелся в три миллиона… и т. д.
Думаю, что у Люсьена не найдется что ответить, а пока он преклоняется перед господином де Везом, я вам ручаюсь, что он из Парижа не уедет.
– Если бы мы могли дотянуть до конца года, – сказала госпожа Левен, – он позабыл бы свою госпожу де Шастеле.
– Не знаю. Вы наградили его таким постоянным сердцем! Вы никогда не могли расстаться со мной, вы всегда любили меня, несмотря на мое отвратительное поведение. Для такого честного сердца, какое он унаследовал от вас, нужно было бы новое увлечение. Я выжидаю благоприятного случая представить его госпоже Гранде.
– Она очень хороша собой, совсем молода и блистательна.
– И, кроме того, она жаждет во что бы то ни стало сильного увлечения.
– Если Люсьен заметит неискренность, он обратится в бегство, и т. д.
Однажды в солнечный день, около половины третьего, министр вошел в кабинет Люсьена весь красный, с вытаращенными глазами, вне себя.
– Скорей поезжайте к вашему отцу… Но сперва снимите копию с этой телеграммы. Перепишите также эту заметку, которую я посылаю в «Journal de Paris»… Вы понимаете всю важность и секретный характер этого дела?
