Когда Дженни еще не было (неужели когда-то Дженни не было?), я мечтал: выйду на пенсию - планировалось сие лет через пятнадцать - и засяду за трехтомный исторический труд, посвященный ключевым событиям последних двух веков.

Французская революция.

Наполеоновские войны и передел Европы.

Гражданская война в Американских Штатах.

Первая мировая война и Русская революция.

Вторая мировая война.

Мир в эпоху "холодной войны".

Часть материала взял бы из своих старых лекций, перекомпоновал, выстроил по схеме. Материал надо строго отредактировать, очистить от полемики. Например, в моем курсе по истории Французской революции я постоянно полемизировал с Оларом и Мишле, хотя отношусь к ним с глубоким почтением. У лекций своя специфика, но в книге полемизировать с классиками считаю недостойным приемом сколько людей сделало себе имя в науке на конъюнктурной полемике! Моя задача обосновать свою концепцию, и тут требуется не кавалерийский наскок (чем я, каюсь, злоупотреблял на лекциях), а годы упорной пахоты. В первую очередь желательно перечитать те книги, которые когда-то меня многому научили, а это полтысячи томов! То есть, в сущности, у меня времени - в обрез. Дай Бог здоровья и сил проработать с полной выкладкой еще лет двадцать...

Ведь предчувствовал, что попаду в цейтнот, и это послужило дополнительным поводом для ухода из Системы! Хватит оперативных игр и странствий, не тебе решать судьбы мира, вернись к себе самому - не буквально, буквально вернуться невозможно, - но ты был задуман как личность, которая впитала в себя идеи Монтескье и Руссо, ты был теоретиком.

Автоматная очередь в Париже через застекленную дверь напомнила библейскую истину: кто-то предполагает, а кто-то на самом деле располагает.

А потом появилась Дженни. И ты тоже кое-что предчувствовал...

Нет, так просто я ее не отдам. Что бы там ни было - увлечение, роман, перепад настроения - не важно, не хочу знать! - ты должен вести себя так, как вел под Эйлау свой полк на русскую стену штыков, а более безнадежной ситуации в твоей жизни не встречалось.

Рассмотрим хладнокровно диспозицию.

Госпитальный долг. Пусть он тебя не волнует. Как-нибудь выкрутишься, где-нибудь что-нибудь сдвинется. В крайнем случае купишь билет на самолет в Осло и отправишься к северным фиордам. Не бывало такого, чтобы женщины не получали от тебя денег. С какой стати традиция будет нарушена?

Дженни, Дженни, Дженничка... Сними розовые очки, вспомни все ее вольные или нечаянные исповеди. "Мы - поколение, совершившее сексуальную революцию". Она - современная девочка, ты у нее... десятый... тридцатый... сотый... по счету любовник (к черту арифметику!), у нее с ними сложился стереотип отношений. Она их неожиданно бросает (любовников, не отношения, впрочем, по логике - есть логика? - отношения тоже), и гордые мужчины ни хрена не понимают (ведь еще вчера клялась, божилась, любила!), ревнуют, причитают, хнычут, надоедают, преследуют ее... Раньше мужики уходили первыми, теперь первыми уходят женщины, - поветрие, мода изменилась, а мужики все еще не разобрались, не очухались!

По настороженной интонации ее голоса чувствуется, что она ждет подобного поведения и от тебя.

Сломай стереотип, и все встанет на место.

Повторяй себе: нет ничего отвратительнее влюбленного старикашки, лепечущего жалкие слова. Ты профессор и по великой милости разрешаешь своей студентке быть с тобой на "ты".

...Но, как студент к экзамену, я готовился к каждому телефонному звонку в Лос-Анджелес. Следил за тем, чтоб мой голос был бодр и весел, старался ее рассмешить какой-нибудь заранее придуманной байкой. И когда это удавалось, удавалось! - я говорил: "Целую тебя, моя девочка" - и вешал трубку.

* * *

Особенно тяжело ранним утром. Просыпаешься совершенно беззащитный, не успев облачиться в дневную броню. И сразу как током бьет: "Нет Дженни!"

Недаром изощренные палачи казнят приговоренных к смерти на рассвете.

И мне, чтобы справиться с болью, надо было тут же вскакивать и мчаться куда-то по неотложным делам (чаще всего иллюзорным) или, наоборот, продолжать валяться в постели, постепенно погружаясь в сладкий поток химерических планов, в апофеозе которых я вручал Дженни чек на шесть миллионов долларов (почему шесть? а почему нет? какая, в сущности, разница...) или приносил примерно такую же сумму в наволочке наличными (причем всерьез размышлял, поместятся ли банкноты в наволочку), а потом с непроницаемой рожей удалялся, даже не прикоснувшись к руке моей девочки.

Слабо?

Мною овладела идефикс: сделать Дженни подарок, ведь, кроме цветов, я ей ничего не дарил. Подарок - "Мерседес-500", "БМВ-328i", дом на Беверли-Хиллз получай, пожалуйста, ключи, а я отваливаю и ни на что не претендую. Естественно, подразумевалось, мол, дальше посмотрим. Но дальше смотреть было неинтересно (честное слово!), я категорически себе запрещал (и это удавалось) воображать какие-либо постельные сцены. Бредовые фантазии с наволочкой, набитой банковскими пачками зеленых бумажек, служили мне чем-то вроде пуленепробиваемого жилета, и когда я его на себя натягивал, то с легким сердцем и чувством исполненного долга топал в национальную библиотеку.

В "Мемуарах" Талейрана (том III) обнаружил такое место:

"Осенью 1828 года по какой-то надобности я оказался в Брюгге (пропускаю описание красот этой северной Венеции) и там случайно встретился с одним любопытным человеком. Мне его представили как шведского аристократа (не помню имени), выправка и манеры вполне тому соответствовали, более того, угадывалась военная биография. Впрочем, как только он произнес несколько фраз - беседовали по-французски, - я понял, что этот швед парижской закваски, вырос на парижских дрожжах. Неудивительно. По Европе тогда бродило множество авантюристов, осколков Великой империи. Ведь Император в благом расположении духа мановением руки чеканил в больших количествах "фонов", графов, баронов - поди теперь проверь, кто из них подлинный, кто фальшивый.

Мне сообщили, что этот "швед" обладает обширной информацией. Действительно, кое-что он знал.

Но когда он сказал: "Граф Д'Артуа не сможет долго управлять Францией, его прогонят" - я чуть не грохнулся на пол от изумления.

Меня поразили не столько его слова (как приверженцу Орлеанской династии мне их приятно было услышать, к тому же они подтверждали и мои наблюдения), сколько слог. Мой собеседник говорил на жаргоне французских санкюлотов! О Боги, революция кончилась почти тридцать пять лет тому назад, сменились эпохи, а "шведский аристократ" каким-то чудом сохранил младенческую прямолинейность суждений Якобинского клуба!

Я ответил, что желаю долгого царствования Его Величеству королю Шарлю Десятому, и поспешил перевести разговор на другую тему.

Я не боялся, что это был провокатор или шпион из департамента, получившего мировую известность при моем "друге" Фуше, хотя шпионов мне подсылали регулярно. Не тот профиль. Революционеров по заказу полиции не делают, революционерами рождаются, и то поколение практически уже вымерло. Откуда такой феномен? Прятали в пирамиде, как египетскую мумию? Возможно, шведский санкюлот был бы чем-то полезен, однако, по моему мнению, в политической интриге, которую мы, орлеанцы, вели в ситуации, назревавшей во Франции, имело смысл использовать военных, банкиров, крупных торговцев, фабрикантов, журналистов, противников реставрации, сторонников Шарля Десятого - сторонников, в первую очередь, вернее, их ошибки, - но никогда и ни в коем случае фанатиков! После диктатуры Робеспьера у меня от них расстройство желудка.