А ведь когда-то... Думаю, что Великая французская революция допустила существенную ошибку. В эпоху террора надо было принять декрет и согласно ему рубить голову людям, которые говорят: "А ведь когда-то..." Жестоко, конечно, но дураков было бы меньше.

Ну что требовать от желтой прессы? Им плевать на Сережу. У них свои проблемы. Август. Читатели разъехались. Залегли на морском песочке, на лодке, на бабе. Тиражи падают. Надо как-то стащить читателей с пляжных лежаков, заставить покупать газеты. А тут полиция сливает информацию. Грех не воспользоваться и не порезвиться на модную у публики тему.

Опыт учит сдерживать эмоции. (Вранье! На самом деле опыт ничему не учит, иначе мы бы не бились лбом в одну и ту же стену.) Ты в данном случае пристрастен и не можешь судить объективно.

И все-таки попытаемся обмозговать новые факты.

Московская милиция арестовала гражданина Копытина. Провели обыск, изъяли документацию. Искали, естественно, местный компромат. Ясно, что фотография Сережи заинтересовала! Почему обратили внимание на листок с планом квартиры и фотографию какой-то двери? Для москвичей это китайская грамота. По принципу пусть лежит в папочке, а там что-нибудь всплывет. Подозревали, что у Копытина параллельно бизнес особого рода? Вполне вероятно.

Чертова амнистия. Приходится выпустить птичку из клетки. Обидно. А бумаги сохранили. У милиции на Копытина зуб. Может, еще пригодится. Логично.

Французы запрашивают сведения о Козлове, сиречь Копытине. Не в традициях МВД делиться секретами с иностранными службами. Здесь ставим большой знак вопроса. Но, с другой стороны, почему не воспользоваться случаем и не подстроить гражданину Копытину гадость руками французов? Очень даже заманчиво. Faisable.

Представляю себе, как французский следователь подпрыгнул до потолка, наткнувшись на план, код и фотографию, которые ему так много говорили.

Пока все логично!

И ловушку французы придумали элегантную. Поздравляю. Научились мышей ловить. И какой улов! Ведь ежу понятно, с какой целью господин Копытин хотел навестить мистера Кабанова в Бруклине. Правда, это косвенная улика, но сколько совпадений!

Слишком много совпадений. Слишком много счастья.

Наверно, я мегаломан, сошел с ума на старости лет (вполне допускаю!), но впечатление, что вся эта информация, полученная французами, адресована не столько им, сколько мне, персонально.

Правда, не стыкуется одна вещь. Французский следователь побывал в Москве явно раньше предполагаемых событий. Подчеркиваю, предполагаемых. То есть многоходовая шахматная комбинация. Вручили французу на блюдечке с голубой каемочкой бумаги, которые он и не мечтал заиметь, и спрятались за удочку. Это называется домашней заготовкой.

Далее, я считаю по календарю. Через двадцать дней после нашей задушевной беседы с Димой Кабановым в Лос-Анджелесе выпускают из Москвы Копытина. Техника элементарна: некто "заказывает" Кабанова, заказ срочный, и так как запасной паспорт отсутствует (добиваться его хлопотно и рискованно, однажды уже нарвался), Копытин решает лететь со своим. Вдруг пронесет? Ведь посулили небось солидную сумму. (Спинозы в московских спецслужбах неукоснительно руководствуются правилом: жадность фраера сгубила.) Копытин не знает, что в Европе ждут не Козлова - его самого. А пересадка в Европе обязательна. Российские киллеры набрались опыта, известно, что в первую очередь начнут просматривать списки пассажиров из Москвы и Санкт-Петербурга. Но полиция во всех европейских аэропортах на стреме, фамилия Копытина в компьютере. И как бы Копытин ни петлял и ни мудрствовал лукаво, он угодит в сети Интерпола промахнуться невозможно.

А в чемодане у Копытина отмазка на Диму Кабанова. Дескать, мальчик Дима не только не замешан в убийстве Сережи, но за ним еще и охотятся. Как будто мне послание открытым текстом: "Уважаемый профессор Сан-Джайст, вот вам жирный след русской мафии. Пожалуйста, успокойтесь и прекратите партизанские вылазки".

Малость переборщили. Не удержались от издевательской ухмылки: Копытин, Козлов, Кабанов - все с копытами!

Повторяю, или это паранойя, тогда все просто: бегом к психиатру. Или... Тогда все очень сложно, учитывая, что по ряду обстоятельств прямых путей на Кэ д'Орфевр у меня нет.

* * *

Вчера волшебный голос из Лос-Анджелеса сказал:

- Иногда иду по нашим с тобой маршрутам, ты же любил кружить по соседним улицам, и кляну себя. Ведь рядом со мной шагала живая история - История с большой буквы, герр профессор, - а я болтала какие-то глупости и не задала миллиона вопросов, которые можно - и нужно - было задать.

Не скрою, мне было приятно это услышать. Конечно, для приличия я возмутился, - мол, мой вечерний театр одного актера уже забыт? - и пообещал, что, когда вернусь в Лос-Анджелес, не буду закрывать рта и кто-то еще взвоет от моих мемуаров.

Мне кажется, я догадываюсь, как она каждый раз воспринимает звонок из Парижа - действительно ему рада или только делает вид...

Там все время меняется настроение.

* * *

Уезжая из Гармиша в Париж, я спросил в приватной беседе у начальника школы: могу ли я в экстремальных ситуациях обращаться за помощью к французам? Толстяк американец добродушно рассмеялся:

- Разумеется, Сан-Джайст. Если к вам в квартиру ломятся вооруженные грабители - немедленно звоните в полицию. А так, других поводов не вижу.

Франция меня приняла нормально, согласно легенде (сын французского военнопленного вернулся на родину), никто палок в колеса не вставлял и никто не оказывал протекции, - свое профессорское звание я заработал честно. Сначала я поселился в университетском общежитии, рядом с парком Монсури, в корпусе для младшего преподавательского состава и аспирантов. Все было бы хорошо, если б не впечатление, что мою комнату регулярно посещают. Я решил схулиганить, написал на листке: "Господа из Д.С.Т.! Не хочу мешать вашим трудам праведным, однако извольте все мои бумаги класть на место. Je vous prie d'agreer, Monsieurs, l'expression de mes sentiments distingues", - и сунул листок в конспекты лекций. Сунул и забыл. И вот как-то прихожу домой часа в три ночи после... гм, галантной свиданки, зажигаю свет, в комнате порядок, а на середине стола, отдельно от конспектов и книг, лежит мой листок. Я еще подумал: может, я сам его вытащил? Да зачем мне его класть так, чтоб он сразу бросался в глаза?

Загадка осталась неразгаданной, но с тех пор в мои апартаменты во Франции (включая, естественно, и студию на Лурмель) привидения не являлись.

В "служебные" командировки меня всегда отправляли в загранку, и Боже упаси, чтоб они затрагивали "национальные интересы" (цитирую Глубоководную Рыбу) моей страны. Более того, когда действия координировались, французы меня прикрывали, как, например, в Бейруте. С Жан-Пьером мы просидели двое суток в подвале разрушенного дома, тепленькое было местечко, наверху все полыхало, друзы бомбардировали город из тяжелых орудий, мы пытались высунуться, но невозможно было понять, где христиане, где мусульмане, а ошалевшие от жары, дыма и наркотиков боевики палили во все четыре стороны, во все, что двигалось. У нас имелась бутылка воды, и мы отпивали из нее крошечными глоточками, экономили. "Герд, - говорил мне Жан-Пьер (не знаю его настоящего имени, а я был западногерманским технарем), - если мы выберемся целехонькими из этого пекла, то ставлю тебе шампанское". Да, помнится, по легенде, Жан-Пьер был бельгийским журналистом, однако после первой моей фразы он спросил: "Ты, немчура, в каком квартале живешь в Париже?" Когда над головой трясется потолок и в любой момент фугасный снаряд может распотрошить наше убежище - языки развязываются. Мы обсуждали достоинства и недостатки каждого ресторанчика на бульваре Сен-Жермен. Жрать было нечего. В ночь на третьи сутки нас нашел посыльный от генерала Ауна... Разве такое забывается?