– Нет. Просто не побрился.

– Хорошо. Думаю, тебе следует сесть на автобус, доехать до Стоутона и молить Бога, чтобы Джейд не было дома, когда ты вернешься, и ты успел бы побриться и помыться.

– Энн, я хочу…

– Нет, – сказала она, отступая на шаг и собираясь закрыть дверь. – Не сейчас. Если хочешь что-то мне рассказать, напиши письмо. Я надеюсь, один-единственный факт, что ты нашел мою дочь, не оборвет навеки нашу переписку. Ты нравишься мне на бумаге, и я люблю писать тебе. Исповедайся мне в письме. А теперь ступай.

Она закрыла дверь, и я услышал удаляющиеся вглубь квартиры шаги.

– Я убил Хью, – прошептал я двери.

Я хотел прокричать эти слова, но это было бы глупо, это было бы жестоко. Кроме того – явившаяся мысль заявила о себе тоном, отличным от остальных, – что я на самом деле знаю? Может, Ингрид хочет поговорить с Джейд о чем-то другом. И разве разумно разоблачать себя раньше, чем меня разоблачит Ингрид, чтобы в итоге узнать, что никакая опасность мне вовсе не грозила?

В Стоутон я приехал в восемь вечера. Низкое небо было чернильного оттенка, за клубящимися тучами вспыхивали молнии, озаряя пространство неровным блеклым светом, каким-то ненастоящим, словно театральным. Проще всего было бы поймать попутку и доехать до нашего дома в северной части Стоутона, но я пошел пешком: мимо своего магазина одежды на Мейн-стрит, мимо церкви, под которой мы с Джейд обычно обедали, мимо художественного магазина, где я недавно выложил десятку за набор цветных карандашей для Джейд. Наконец я зашел в «Данкин донатс», чтобы подвергнуть свой урчащий желудок пытке пятью пончиками и тремя стаканами кофе. На колени мне сыпалась сахарная пудра, руки тряслись. Я опустил взгляд и увидел, что чемодан пропал – нет, он стоял с другой стороны от стула. Я взял его и направился к телефонной будке. Мне показалось, что не стоит являться домой, не предупредив Джейд.

Я выслушал не меньше дюжины гудков, прежде чем повесить трубку. Я ощутил странное облегчение, но его тут же смело ураганом панического страха. Весь день, несмотря на все мои старания, где-то в сознании зудела одна мысль: после того как Ингрид рассказала Джейд правду о гибели Хью, Джейд охватил такой ужас и горе, что она не захотела больше жить. Я выложил на прилавок последние два доллара и вышел, переходя на бег. До дома было не меньше трех миль, и уже через минуту дышать стало трудно и больно. Чемодан ужасно мешал мне, и я отшвырнул его, подумав, что потом вернусь и заберу. Мир перед глазами скакал вверх и вниз, и я сосредоточился на своих чувствах, как будто иначе они бы улетучились, покинув меня навеки. Я бежал со всех ног. Я должен был спасти Джейд, но это была не главная причина, потому что я уже лгал самому себе, убеждал себя, будто смогу как-нибудь оправдаться: опасность, от которой я хотел спасти Джейд, заключалась в том, что она выслушала Ингрид, когда меня не было рядом и я не мог возразить.

Когда я наконец добежал, дом стоял темный, дверь и все окна были заперты. Я стучал и раз сто нажал на кнопку звонка. Затем я перешел к задней двери и начал все по новой. Я отошел в дальний угол двора, откуда было видно небольшое мансардное окно, и позвал Джейд. Я кидал в окно мелкую гальку, галька закончилась, я принялся искать камень побольше, не нашел и в итоге запустил в окно ботинками. Первый ботинок пролетел мимо и приземлился где-то под стеной дома, второй ударил прямо в середину окна, но стекло не разбилось. Я ждал, и вскоре зажегся свет. Не знаю, сколько времени прошло, но наконец тень заслонила окно, и тогда я увидел Джейд, полуголую, глядящую на меня. Я окликнул ее, взмахнув руками – руки сделались такими тяжелыми. Она силилась открыть окно, потом вспомнила, что оно заперто. Повернула задвижку и подняла раму.

– Уходи. Ты должен уйти. – Она смотрела на меня сверху. Свет был у нее за спиной, но я видел в тени ее глаза. Грудь тяжело вздымалась. – Мне все известно, – сказала она.

Окно с грохотом опустилось.

Я метнулся к задней двери, заколотил по ней ладонями. Мой мир, единственный мир, который я знал, единственный, которого желал, разлетелся вдребезги. У меня не осталось мира. Я мог делать что угодно. Я лупил по двери, звал Джейд, наваливался на дверь плечом в надежде сорвать с петель. Дверь не дрогнула, и, отойдя от нее, я перегнулся через перила дощатого гниющего крыльца и, ни секунды не колеблясь, ударил кулаком по кухонному окну, по старому стеклу и провисшей москитной сетке. Отдернул руку, вынул из пальца осколок стекла, пытаясь понять в темноте, идет ли кровь. Я ничего не видел, но чувствовал, как из порезов на пальцах сочится липкая влага.

Я забрался на перила на крыльце и каким-то образом сумел встать на подоконник, на хлипкую деревянную перекладину в дюйм шириной, с которой осыпалась краска. Я вцепился в оконную раму, силясь удержаться на ногах в одних носках: чтобы не упасть, я прижался всем телом к стеклу и попытался отжать его коленом, собираясь забраться в дом. До меня не дошло, что можно просто просунуть руку в уже проделанную дыру и отодвинуть щеколду на окне. С третьей попытки стекло выпало, развалившись на два огромных куска с зазубренными краями. Я вырвал ногами москитную сетку, и в это время на кухне зажегся свет. Я начал спускать ноги на пол и получил удар по голеням такой силы, что чуть не задохнулся. Боль залила все тело, а в следующий миг меня ударили еще, и еще. Я держался за оконную раму с миниатюрными Альпами из зазубренного стекла: три четверти тела были уже в доме, только голова торчала наружу, – и оглашал криками ночной воздух. Меня снова ударили, на этот раз по коленям, я разжал руки и упал на кухонный пол.

Джейд стояла передо мной, держа швабру, как бейсбольную биту, нацелив на меня красное древко. Я неуверенно шагнул к ней, и она снова ударила, промахнулась, однако вынудила меня притормозить.

– Не надо, – сказал я.

Я сжал руку, и в кончики пальцев вонзились осколки, торчавшие из ладони.

Джейд была в одном белье. Она тяжело дышала, и в то же время ее била дрожь, как будто она бежала под ледяным дождем. На одной щеке у нее отпечатались складки ткани, волосы были примяты – она пыталась поспать. Она так и стояла, замахиваясь на меня шваброй, хотя ее глаза, кажется, не смотрели на меня. Она поворачивала голову из стороны в сторону, с трудом сглатывая. Шагнув вперед, она швырнула швабру на пол, подошла ближе, застыла, безмолвная и окаменевшая, прямо передо мной. Я протянул к ней руки, обнял ее, прижал к себе неподатливое тело.

– Нам необходимо поговорить, – сказал я. – Я знаю, что рассказала тебе Ингрид, и это правда. Только не вся правда, Джейд. Джейд?

Она медленно подняла руки, уперлась ладонями мне в грудь, отпихнула меня:

– Если ты останешься, останешься в доме… Нет, ты должен уйти, не хочу быть рядом с тобой, потому что, если ты останешься, я себя убью, Дэвид. Ясно тебе? – Она тяжело задышала и разразилась слезами. Закрыла руками глаза, и пальцы ее показались снежно-белыми по сравнению с раскрасневшимся лицом. – Уходи! – прокричала она сквозь слезы. – Убирайся!

Я развернулся, отпер заднюю дверь и вышел. В своем абсолютном душевном опустошении я, кажется, искренне верил, что Джейд кинется за мной, чтобы удержать, позвать обратно, но, как только я закрыл за собой дверь, она бросилась к ней и заперла. Я стоял на крыльце, глядя в открытое окно, но у меня не хватило духу лезть в него во второй раз. Я подождал, пока потухнет свет, прислушался, надеясь услышать ее удаляющиеся шаги, только она выскользнула из кухни без звука. Призрак.