– Добрый вечер, фрау Инге. Надеюсь, у вас все в порядке? – начал Вальтер издалека. – Как чувствует себя господин Губертус? Ну, слава Богу, слава Богу! – счастливо откликнулся он на сообщение, что господин Губертус чувствует себя хорошо. И уж совершенно благолепно стал благодарить Инге за внимание в ответ на ее вопрос о здоровье его и супруги. «Ну, давай уже, давай, выкладывай, чего тебе надо!» – мысленно поторопила его Инге, не решаясь прервать приторный поток его вежливостей.

– А у нас в «Губертусе» сегодня выходной! – со все возрастающим радушием сообщил Вальтер, явно приближаясь, наконец, к сути звонка. – Мы с Эльзой занялись уборкой после вчерашних безобразий.

«Ага, это уже ближе к делу», – промелькнуло у Инге в голове после упоминания о вчерашних безобразиях.

– У нас тут сейчас тихо, чисто, никого посторонних нет. Вот мы с Эльзой и подумали: может, вы сегодня вечером заедете к нам на полчасика?

– Я – к вам? Зачем?

Голос Вальтера внезапно перестал источать мед, «словно туда плюхнули ложку дегтя» – отметила про себя Инге:

– Мне кажется, нам есть что обсудить, пока не поздно. Разве не так, фрау Инге?

Возразить на это было трудно, тем более что сквозь статический треск на линии откуда-то издалека прорвался прокуренный голос Эльзы:

– Она что, все еще целку из себя строит? Хватит с нею миндальничать, скажи ей все как есть.

В ответ на эту полную доброжелательства реплику Вальтер заблеял в трубку что-то невразумительное. Инге вспомнила болтовню Клауса о том, что кабатчик всегда норовит сделать все назло своей супруге, и решила прекратить эту ненужную комедию – пожалуй, ей и впрямь, пока не поздно, следует поговорить с владельцами кабачка. Хоть она смутно представляла себе, что именно может быть «поздно», она быстро прервала блеяние Вальтера прямым вопросом:

– Вас устроит, если я подъеду к вам через полчаса?

Положив трубку, она окликнула Ури, который, мурлыкая что-то на иврите, сосредоточенно водил карандашом по миллиметровке.

– Мне сейчас придется уехать на пару часов, – сказала она как можно небрежней, чтобы он не забеспокоился, что она едет улаживать последствия его проказ. Но он ничуть не обеспокоился, а даже как будто обрадовался. Или ей это просто показалось? Ее сбивало с толку, что она вдруг потеряла способность распознавать оттенки его душевных движений с той легкостью, с какой ей удавалось это раньше. Она дошла уже до того, что не поверила его несомненному удивлению по поводу ее поспешного отъезда:

– Сейчас? Куда?

Услышав эти вроде бы искренне недоуменные вопросы, Инге некстати вспомнила, что Ури, как оказалось, подслушал ее разговор с Рупертом Вендеманном. Можно ли поверить, что сейчас он, сидя в соседней комнате, не слышал через отворенную дверь, как она обещала Вальтеру приехать через полчаса? Зачем же он притворяется удивленным? Или она просто помешалась и подозревает его ни за что, ни про что?

Впрочем, в данную минуту было неважно – она ли помешалась, он ли притворился. Важно было, что ей все равно придется сейчас поехать к Вальтеру и, как это ей ни противно, принять тот ультиматум, который он намеревается ей предъявить. Потому что хитрюга-Вальтер уж, конечно, пригласил ее приехать в такой час не для того, чтобы распить с нею бутылочку местного вина по случаю благополучного завершения Дня Охотника. Инге невольно усмехнулась своей неожиданной фантазии назвать жестокий спектакль, разыгранный Ури во дворе замка, благополучным завершением Дня Охотника. Вошедший в этот момент в кухню виновник переполоха, заметив ее усмешку, полюбопытствовал:

– Почему ты смеешься?

– Чтобы не плакать! – быстро отпарировала она и попросила. – Ты тут покорми Отто ужином и уложи в постель, ладно?

– Я уже вчера его укладывал. Не слишком ли часто? – попробовал уклониться Ури.

Чуткое ухо Инге немедленно уловило в его возражениях какую-то фальшивую нотку, – вроде как, если бы был он рад, что она навязывает ему заботу об отце, а пытался изобразить, будто недоволен. В такой игре вовсе не было смысла – может, ей это просто почудилось? Выяснять, в чем тут собака зарыта, все равно было сейчас некстати, так что она не подала виду и только напомнила ему кротко:

– Вчера, насколько я помню, мне пришлось уехать по твоим делам.

– Сегодня, впрочем, тоже, – закончил он за нее и глянул, наконец, ей прямо в глаза. – Ведь правда?

– Правда, правда! – поспешно согласилась Инге, опасаясь его неожиданных реакций, которые никогда нельзя было предусмотреть. – Так я побегу предупредить Отто.

Однако никаких особых реакций не последовало, так что Инге схватила с вешалки свой белый плащ и благополучно выскочила из кухни, пока Ури не успел ее остановить. Теперь предстояло еще ублажить Отто, который, конечно, вовсе не жаждал, чтобы вместо любимой дочери его укладывал спать ее ненавистный хахаль. Но, к счастью, отец в этот вечер был кроток и склонен к компромиссам, – Инге даже с некоторой теплотой подумала о несомненном благотворном влиянии порно-терапии этой лицемерной ханжи, Габриэлы Штрайх. Заручившись согласием Отто не слишком брыкаться, когда Ури придет укладывать его в постель, Инге вывела фургон и с удивлением заметила, направляясь вниз, в деревню, что на душе у нее не так уж скверно. Она даже разок засмеялась вслух, представив себе руку фрау Штрайх на колене Отто в тот упоительный момент, когда голые девушки катали голого учителя по траве.

Хорошее настроение Инге не испортилось даже, тогда когда Вальтер приоткрыл дверь черного хода и, пугливо озираясь по сторонам, не видит ли их кто-нибудь, впустил ее внутрь, всем телом выражая осторожную осмотрительность мудрого хозяина. Всей своей повадкой он давал ей понять, как важна и секретна их встреча, окутанная покровом тайны и темноты. Окна в кабачке были глухо зашторены, парадная дверь заперта на засов. Все лампы были погашены, кроме одной, стоящей на столике, притаившемся в тени игрового автомата.

За столиком, на котором была приготовлена открытая бутылка вина, – все-таки бутылку вина он ей выставил, притом вина неплохого, старого, из семейных подвалов! – и три бокала, сидела в напряженной позе Эльза с незажженной сигаретой в углу рта. Инге давно привыкла к ее странной манере постоянно посасывать незажженную сигарету, которая во рту любой женщины, кроме Эльзы, могла бы быть воспринята как эротический сигнал. Однако жесткий корявый рот Эльзы, напоминающий рты леших, вырезанных Гейнцем из еловых корней, никаких неприличных ассоциаций ни у кого не вызывал – весьма возможно, что напрасно: недаром она всегда клокотала от переполнявшей ее злости.

Обычно эта бессмысленно торчащая из недоброго рта незажженная сигарета не раздражала Инге, но сегодня Эльза распространяла вокруг себя такое сильное поле настороженного недоброжелательства, что Инге в первый миг стало не по себе. Однако она усилием воли подавила захлестывающую ее волну неприязни и с любезной улыбкой стала спускать с плеча свой белый плащ с явным женским расчетом на то, что Вальтер, как хозяин, подхватит его на лету. Вальтер поднял было руки, чтобы перехватить скользящий вниз плащ, но вдруг осекся под сверлящим взглядом жены и, беспомощно застыв с растопыренными в полувзлете ладонями, позволил плащу с шелестом упасть на пол. Когда Инге наклонилась поднять плащ, рука ее, однако, наткнулась на руку Вальтера, тоже поспешно наклонившегося для той же цели.