стол, уставленный закусками и винами. Он хотел тотчас уйти, но Иван Алексеевич попросил его остаться, сказав, что Клюев будет читать поэму «Погорелыцина».

Ивнев сел около самовара и стал наблюдать за входящими; о незнакомцах осведомлялся у сестёр Анисимова:

– Кто это?

– Норвежский посланник.

– А это?

– Германский поверенный в делах, – шепнула Варвара Алексеевна.

Третий незнакомец оказался послом Франции. Ивнев не выдержал:

– Что это? Дипломатический раут?

Варвара Алексеевна засмеялась.

– Они просто пришли послушать «Погорельщину».

Тогда гость осведомился, знают ли дипломаты русский язык. Оказалось, знают: двое – очень хорошо, один – слабовато.

После чтения поэмы, что Клюев сделал с вдохновением и непревзойдённым мастерством, он вручил каждому из иностранных гостей по экземпляру поэмы «Погорелыцина», отпечатанных на машинке. Русские гости не удосужились попросить её у поэта, о чём многие потом искренне сожалели.

В поэме описывался голод 1922 года. В ней изумительно реалистично передавались тончайшие оттенки страданий от этого бедствия. Это было высокое и горестное искусство. Ивнев сравнивал «Погорельщину» с плачем «Сырдома» в осетинском эпосе «Нарты». Клюев читал поэму во многих домах столицы, и везде она производила ошеломляющее впечатление.

Об издании «Погорельщины» не могло быть и речи. Уже в первые месяцы существования советской власти Клюев писал:

По мне Пролеткульт не заплачет,

И Смольный не сварит кутью.

В роковые 30-е годы все машинописные экземпляры «Погорельщины» были уничтожены их владельцами, пропала и рукопись. Словом, автор и его поэма канули в безвестность, что стало немалой утратой для отечественной литературы и русской словесности (язык Клюева своеобразен и впитал в себя большой запас лексики Русского Севера и церковно-славянских оборотов.)

Чертовщина на прудах. Осенью 1950 года B. C. Бушин, будущий ас русской журналистики, учился на пятом курсе Литературного института. В тот год там появилась новая преподавательница немецкого языка Н. В. Смирнова – «создание чрезвычайно увлекательное». Поэтому неудивительно, что вскоре после начала занятий Владимир Сергеевич начал провожать преподавательницу до её дома.

Из института шли по Большой Бронной, сворачивали на Малую Бронную, пересекали Спиридоньевский и Малый Козихинский переулки и выходили к Патриаршим прудам. Дом, в котором жила Наталья Владимировна, стоял на углу Ермолаевского и Пионерского (ныне – Малого Патриаршего) переулков. Перед тем как расстаться, преподавательница и её ученик садились на одну из скамеек, стоящих вокруг пруда.

Так случилось и 5 декабря. Было уже темно и безлюдно. Над прудом сверкали разноцветные огни, слышались музыка, невнятный говор и смех катающихся на коньках. Сердце двадцатисемилетнего студента стучало так, что, ему казалось, Наташа слышит его. Владимир взял любимую за плечи, привлёк к себе и впервые поцеловал. Она не отпрянула, не возмутилась, но с укоризной сказала:

– Сегодня День Конституции. Вы не нарушили ни одну из её статей?

– А разве там есть запрет на право целовать красивых женщин? – возразил Владимир.

– Своих – нет запрета, – весьма прозрачно намекнула Наташа.

«Своей» она стала для Бушина через месяц. Жить переехал к ней – в большую коммунальную квартиру многоэтажного старинного дома, стоявшего в ста метрах от пруда. Отношения «молодых» складывались трудно.

Неприятности начались сразу по водворении Владимира Сергеевича у Патриарших прудов. Довольно быстро он заметил, что Наташу тревожат частые телефонные звонки, на которые она что-то невнятно лепетала и с оглядкой вешала трубку телефона, который был закреплён на стене коридора общего пользования. После нескольких таких звонков молодой супруг потребовал объяснений. Под клятвой молчать Наташа сказала, что её домогается Л. П. Берия.

…Ермолаевский переулок после пересечения его со Спиридоновкой переходит во Вспольный, а в конце Батального на углу с Малой Никитской (тогда – улица Качалова) на правой стороне стоит особняк, огороженный высоким забором, – обиталище Лаврентия Павловича и его семьи. Во время своих прогулок по переулкам Берия обратил внимание на Наташу, всегда спешившую куда-нибудь по своим делам. После этого начались телефонные звонки или Наташу догоняла первая машина и охранник говорил, что её хочет видеть человек, которого она знает по портретам.

Навязчивое преследование подручными Берии и систематические вызовы к телефону тревожили молодую женщину. Бушин, человек горячий и решительный, посоветовал ей быть в следующий раз в разговоре с доброхотами старого волокиты резкой и безапелляционной. Помогло. И Владимир Сергеевич сделал нестандартный (для наших дней) вывод:

– Да, как видно, Берия был большой женолюб, но разговоры о том, что по его приказанию девиц хватали и тащили к нему в постель, явная чушь. Я думаю, хватало доброволок.

Звонки прекратились, но совместная жизнь тем не менее не получилась. В поисках ответа на вопрос «почему» (при отсутствии видимых причин) Бушин обратился к чертовщине теперь широко известного романа М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита»:

– Событие 5 декабря 1950 года произошло на той самой скамейке – да-да, скамейки там массивные, с чугунным корпусом, с чугунными ножками, и с той поры вполне могла сохраниться именно та скамейка – на той самой, на которой в двадцатые годы «однажды весною в час небывало жаркого заката на Патриарших прудах появились два гражданина и уселись на скамейке лицом к пруду и спиной к Бронной».

Это были Берлиоз, создатель литературной ассоциации «Массолит», и поэт Иван Бездомный. Их мирная беседа была нарушена появлением третьего лица, загадочного хромого человека с золотыми зубами. Это был чародей Воланд. «Он окинул взглядом высокие дома, квадратом окаймлявшие пруд, причём заметно стало, что он видит это место впервые и что оно его заинтересовало. Он остановил взор на верхних этажах…»

Квартира, одну из комнат которой занимали Бушин с женой и его тёща, находилась на четвёртом этаже. И, конечно, по мысли Владимира Сергеевича, именно она привлекла внимание чародея:

– Его заинтересовало место нашего первого поцелуя. Он остановил свой взор на окне моей возлюбленной. Ясно, что его любопытство ничего хорошего нам ни сулило. И действительно, когда роман появился и всем стали известны проделки Воланда, мы читали роман уже порознь. И почему так произошло, убей меня бог, не понимаю, не помню, не могу объяснить. Право, остаётся лишь валить всю вину на происки Воланда.

Ну, это, конечно, сказано для красного словца. В действительности причины для расставания были, и с какой горечью говорил о них Владимир Сергеевич спустя аж треть века:

– Наверное, никого никогда я не любил так больно, как её. Она оделила меня горчайшими днями, но были у меня с ней и минуты, может быть, самого высокого взлёта души.

6 мая 1983 года Бушин узнал о смерти бывшей жены и излил свои чувства на бумагу: «При чём здесь Наталья, с которой я начал